Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ученики привыкли уважать свою работу, работу других. Привыкли ценить соседа за понимание. Привыкли сдерживаться. Очень хорошо, когда в людях воспитана сдержанность, – сказал Джеймс Ф. Басен.
Вот я и пытаюсь писать о «Яблоневой долине» сдержанно, иначе получился бы сплошной восклицательный знак.
Уходя из школы, мы остановились перед компьютерным центром. Ребята что-то вычисляли и хмурили высокомудрые лбы. Я спросил у девочки, работавшей у самого барьерчика, отгораживающего центр от общего коридора: над чем она трудится?
Девочка покраснела – наверное, у нее не все шло гладко – и ответила шепотом, что ей нужно рассчитать бюджет фирмы «Дженерал моторс» с учетом повышения цен на некоторые виды алюминиевого проката.
– Ну и как?
– Трудно. В каких-то моментах фирме придется либо отказаться от алюминиевого проката, либо изменять технологию.
– Да ну? – прошептал я.
Она печально кивнула.
Я не говорю о том, что нашим ребятам пора бы попробовать хоть разочек рассчитать бюджет своей семьи на год, чтобы понять, что откуда берется и куда уходит, просто жаль, что нету березовых компьютеров, рубленых в лапу без единого гвоздя. Вот бы радость была руководителям народного образования, вот бы «на ять»! Хотя думается мне, что наше народное образование, как и наши леса, как и наша береза, были отданы кому-то в концессию на сплошной поруб.
Я задал Джеймсу Ф. Басену свой вопрос: «Кого воспитывает его школа? Или – что, как духовный принцип?»
Он ответил:
– Доверие.
И, наверное, пытаясь подобрать для меня, как для марксиста, понятную метафору, пояснил:
– Доверие делает первую букву в слове «человек» заглавной. Это единственное важное сегодня дело. А когда «Человек» будет писаться с заглавной буквы, то эксплуатация Человека Человеком сделается невозможной – только сотрудничество, только диалог.
И ведь как ни верти, но придется признать, что именно народное образование, школа – это и есть Дерево всех людей.
– А как же дуб? – спросит меня мой ясноглазый друг. – Как же твое царь-дерево среди берез?
– А так…
Стоят березки на пологих склонах холмов. Стоят в кружок. Может, рождается новое дерево. Может, Бог даст, – дубок.
Государи мои
Вырастет в нашей душе сад, но только в том случае, если в детстве не закатали нас, как щебенку, под асфальтовый путь к вершинам. Если у нас самих было достаточно выдержки, чтобы не погубить наш сад в дружбе с птицами-хохотухами, рвущимися ради красного словца или фиги в кармане превратить все вокруг в пустыню спора и галдежа. Если у нас хватало времени помнить о нашем саде в повседневных горестях и заботах и удобрять его. Нет, не специальными знаниями, а лишь теми, которые отбирает для себя наша душа, лишь теми, что привозят на лошади с голубыми веснушками.
И чем проще тот сад, может быть и всего-то два дерева, но здоровых и крепких, тем легче человеку оставаться самим собой.
– Что в саду вашем?
– Розы.
– Что в душе вашей?
– Розы.
– Стыдно, товарищ!
О, боже, не дай нам еще раз ощутить на себе большой всенародный судейский перст.
А может быть, нам возвратиться все же к обращению «сударь», государи мои?
Есть такая форма создания имени существительного – от производимой работы: столяр, пекарь, токарь, пахарь… Еще живет слово «жихарь» – жизнь как работа.
«Сударь» – судья.
«Государь» – высокий судья.
Оба существительных, как показывает суффикс, имеют смысл признанного профессионального авторитета и, видимо, применялись со значением – мастер.
Слово «господин» означает вышестоящий. А слово «товарищ» – купеческое. Предполагает оно партнерство по товару. Не по душевному родству или общности эстетических взглядов, но лишь по общему товару, государи мои.
– Значит, розы сегодня вам не товар?
– Розы – глупость. Сегодня товар – гниющие библиотеки, осыпающиеся со стен храмов фрески. Сегодня товар – милосердие. Надо спасать и спасаться, товарищ.
Этак вот, государи мои.
Верхний свет
Аптека для души
При раскопках дворца Рамзеса Второго над входом в библиотеку археологи обнаружили надпись: «Аптека для души».
Слово «библиотека» означает собрание книг. Насколько же точнее, приближеннее к существу, было египетское понимание и книги, и библиотеки, существовавшее более трех тысяч лет назад.
Попросите вашего приятеля вообразить предмет, который вы ему назовете. Назовите книгу
И поинтересуйтесь, какую книгу он вообразил.
– Толстую, – ответит он. Знаешь, такую… крепкую… Добротную. Приятно взять в руки…
Тонкую представляют редко. В основном снобы. Добротную – все как один.
Книга обязана быть добротной во всех отношениях, как по внешнему виду, так и по содержанию и по функциональному совершенству. Книга не имеет права трещать, скрипеть и лопаться, когда ее перелистываешь. Желательно, чтобы страницы переворачивались как бы сами собой.
Книга входит в понятие добра как предмет добра.
Книга входит в понятие науки как ее инструмент.
Книга входит в понятие архитектуры как ее субъект.
Книга – лекарство.
Книга – лучший подарок.
Однажды мой приятель пригласил меня на день рождения своего внука. А я не люблю на дни рождения ходить – сиди, парься, даже телевизор толком посмотреть нельзя, кто-нибудь из гостей обязательно заорет, споткнувшись о едва уже заметный пень справедливости: «Выпьем за деньрожденника!»
А деньрожденник весь в новом. Лезет на стул стихи читать. Отвертеться от дня рождения я не сумел, захватил книгу и пошел. Мальчик-деньрожденник – крохотный, беленький, бледненький, под глазами и у носа голубизна, но уже взрослый, галстук ему надели, на американский манер. Рядом с ним его мама, бестелесная от капустно-морковной диеты.
Даю мальчику книгу.
– Читай. Книга – источник знаний.
Он помигал немножко, сделал свой носик красненьким и спрятал руки за спину.
– Ты что, читать не умеешь?
– Читать он умеет немного, – отвечает за мальчика его мама. – А вашей книги он боится. Он вчера конфетницу уронил хрустальную. Пальчики порезал.
До свадьбы заживет, – говорю. – Всем лучшим во мне я обязан книге.
Она отвечает:
– Так это вы. А Петенька мой всем лучшим в себе обязан мамочке. Он думает, ваша книга стеклянная. У нее вид треснутый.
Смотрю – книга действительно