Флоримон с каким-то особым мстительным удовольствием возвращался к обстоятельствам ее пленения, доказывая, что мужчины Соню всего лишь использовали и не станут ничего предпринимать для ее освобождения.

— А кто такой Питер Бич? — спросила Соня.

— О, Питер — самый гнусный из пиратов, каких я видел. Жертвы его, которым по воле провидения удалось выжить, называли его исчадием ада. Мне довелось как-то, сидя с ним в портовом кабачке, выслушивать его хвастливые речи. «Если я за два-три дня не убью кого-нибудь, — говорил он, — ко мне потеряют уважение!» Люди послабее духом при одном виде его цепенели от ужаса и покорно подставляли свои шеи под его нож, точно овцы.

— Неужели человек может бояться до такой степени? — дрогнувшим голосом спросила Соня, мысленно уверяя себя, что Флоримон рассказывает ей все это, чтобы еще больше напугать.

— Еще как может! — усмехнулся Флоримон. — Я, конечно, не Питер Бич, но видел страх и в своих… овцах!

Карета, в которой Флоримон сидел рядом с Соней, ехала, по его словам, в Дежансон. Княжне опять связали руки и ноги.

— Береженого бог бережет! — ухмыляясь, сказал негодяй.

Правда, путы ее не давили, потому что охватывали запястья и щиколотки широкими ремнями из кожи, после которых вряд ли останутся следы. Все-то у них предусмотрено!

Надо сказать, что как бы Соня ни храбрилась перед этим преступником и перед самой собой, но с каждым часом ей становилось все труднее справляться с унынием.

То, над чем она в Петербурге, читая, проливала слезы, то, что до сих пор помнила наизусть, теперь казалось ей всего лишь сказками для взрослых, неизвестно для чего написанными. Как все же отличается тот выдуманный мир, в котором она прежде существовала, от действительности!

Она горько заплакала.

Плачь не плачь, а не думать о будущем возможно ли? Она окинула взглядом безмятежное лицо де Барраса. Вот кто не испытывает угрызений совести, не страдает от собственного злодейства.

Заметив, что она плачет, Флоримон достал надушенный платок и смахнул с ее лица слезы. Промолвил с усмешкой:

— Женские слезы — всего лишь вода. Однако от них краснеют и опухают глаза. Не будьте глупы. Красивая женщина, явись у нее желание, так может устроить свою жизнь, как иной мужчина и не мечтает.

— И что вы мне посоветуете? — нарочито смиренно спросила Соня, моментально придя в себя от его язвительного тона: и правда, стоит ли показывать врагу свою слабость!

— Вы могли бы помогать мне…

Глядя на ее изумленное лицо, Флоримон решил, что она не понимает, о чем он говорит, хотя Соня удивлялась, как вообще ему могло прийти в голову, будто она станет подручной бандита.

— Красивые девушки больше склонны доверять своим сверстницам, чем, к примеру, той же Альфонсине.

— Говорят, ее посадили в тюрьму? — позлорадствовала Соня.

— Я мог бы выкупить у казны ее дом и поселить вас там. О, перед нами открылись бы такие возможности!

— Послушайте, мсье Флоримон! Но зачем вам такое опасное дело? Рано или поздно вы попадетесь, а в подземелье вашего замка столько золота, что хватит вашим внукам и правнукам!

Флоримон с сожалением посмотрел на нее.

— И что вы предлагаете мне делать? В тридцать лет сидеть в своем замке, проедая это самое золото, и умирать со скуки?

— Но есть на свете много интересных дел. Наука…

— О нет, я никогда не был прилежным учеником. Над книгами я зеваю. Возможно, лет через сорок такое времяпрепровождение меня бы и увлекло…

— Вы могли бы жениться. Завести детей…

— А если у меня родятся такие же сыновья, как я сам? Потом жалеть, отчего не удушил их в колыбели?

— Как вы жестоки! — тихо сказала княжна. — Но, может, будь рядом с вами кроткая, добрая супруга, она повлияла бы на вас благоприятным образом.

— Вы считаете, что меня еще можно исправить? — откровенно развеселился он. — Тогда не займетесь ли вы этим, моя милая наставница?

— Я говорила это серьезно.

— Я тоже, — кивнул он. — У вас есть прекрасная возможность сделать дело, угодное богу. Обратить к добру и милосердию отщепенца и злодея. Сделать его примерным семьянином и любящим отцом. Выходите за меня замуж. Я делаю вам предложение руки и сердца.

В какой-то момент она поддалась на прозвучавшую в голосе Флоримона искренность. Не смогла просто сказать «нет», а стала чуть ли не оправдываться перед ним.

— Но я люблю другого человека!

А кстати, кого именно? Леонида Разумовского? Григория Тредиаковского? Ведь именно с этими мужчинами столкнула ее судьба в последние три месяца. До того она жила себе спокойно в мире книг и грез, но вовсе не о любви и семейной жизни грезила, а о чем-то возвышенном, недоступном… Но в то же время она вовсе не помышляла ни о каких авантюрах. Она считала их уделом людей низких.

Флоримон посмотрел на нее, как на ребенка. «Люблю»! Правильнее было бы сказать — «любила». Странно, но наивность русской княжны даже умилила его. До чего все-таки доверчива эта нация! Одно плохо — уж больно русские упрямы. Если такая девушка что-нибудь заберет в свою прелестную головку, никакой Рауль ее с пути не собьет!

Как жалко возвращать это дитя в жестокую действительность! У них, говорят, необозримые просторы, сплошь покрытые снегом, а в лесах уйма медведей, на которых они ходят с рогатиной и с ножом. Понятное дело, откуда взяться в их характере хитрости и изворотливости, изяществу, с которым француз обделывает свои самые неблаговидные, на взгляд простодушного человека, дела.

— Вам, Софья Николаевна, лучше позабыть о том, что с вами прежде было. Вы любили — вас любили. Все это прошло навеки. Теперь я ваш судья, ваша фортуна, ваш господин. Как решу, так и будет. Покоритесь неизбежному, и судьба, возможно, обратит к вам свой изменчивый лик!

Соня отвернулась от него и сделала вид, что дремлет, А пока она так притворялась, де Баррас заснул по-настоящему — с открытым ртом, храпя и посвистывая. Она еще не видела, чтобы так смешно спали, и какое-то время с интересом смотрела на совсем некрасивое лицо спящего.

Однако это зрелище пленнице быстро наскучило, она стала машинально блуждать взглядом по его одежде и вдруг увидела, что из кармана у него торчит кусочек белого конверта.

Спроси Соню в этот момент кто-нибудь, зачем ей это письмо, княжна, наверное, не сразу нашлась бы, что ответить. Но поскольку она не знала, что собирался сделать с нею Флоримон де Баррас, то Соня легко оправдала несвойственное ей любопытство чрезвычайными обстоятельствами, в которых она оказалась. Но как достать письмо?

Встать она сможет и даже осторожно вытащит двумя связанными впереди руками этот конверт, ну а вдруг карету качнет? Тогда она просто упадет на Флоримона, разбудит его своим падением, и это будет для него лишним поводом впредь не спускать с нее глаз.