Отвратительный отпечаток с пленки Филипа Мейна все еще висел на просушке. Алекс сняла бумагу, надеясь, что Мимса ее не заметила, и уже собиралась порвать, когда что-то привлекло ее внимание на одном кадре – отметинка, очень маленькая. Алекс взяла лупу, включила подсветку и посмотрела на отпечаток.

Лупа выпала из ее руки и ударилась о белое оргстекло в подсветке. Осталась заметная царапина, а Алекс замерла. По телу прошел озноб, кожу начало покалывать.

После проявки на бумаге появилось лицо Фабиана.

Снова показалось, что вокруг смыкаются стены. Она повернулась, посмотрела на дверь и поняла, что оставляла ее в другом положении. Ухватившись за ручку, Алекс распахнула дверь. Никого.

– Эй! – сказала она. – Эй?

Взглянула вдоль лестницы, но там все было тихо.

Потом раздался пронзительный скрип; казалось, фундамент дома содрогнулся. Она вскрикнула и в страхе ухватилась за дверной косяк. Скрип перешел в металлический звон. Дверной звонок! Алекс вздохнула с облегчением. Не уходите, пожалуйста, не уходите! Она бросилась вверх по лестнице, отчаянно спеша застать того, кто звонит, прежде чем он уйдет, отчаянно торопясь оказаться рядом с другим человеком, с кем угодно!

Она открыла дверь и замерла, переводя дыхание. Перед ней стоял молодой человек с серьезным, чистым лицом и короткими кудрявыми волосами. На нем был потрепанный серый костюм, слишком старый – вероятно, с чужого плеча. Свитер с высоким воротником. Поцарапанные бесформенные черные туфли, сто лет не знавшие щетки. Может, и они ему достались от кого-то другого?

– Миссис Хайтауэр? – неторопливо начал он, тщательно выговаривая слова.

Алекс кивнула. Было в этом парне что-то знакомое, как в старой, уже прочитанной газете. На коммивояжера он не походил, и она даже подумала, что если это еще один медиум, присланный Санди, то она не будет возражать. Сейчас она была рада любой живой душе.

– Меня зовут Джон Оллсоп, я помощник викария… обслуживаю ваш приход… мм… викарий сказал мне о вашей утрате, и я подумал, что нужно заглянуть к вам, представиться… если вы не возражаете.

Его правый глаз резко дернулся два раза.

– Прошу вас… да, конечно. – Она впустила его и закрыла дверь. – К сожалению, мы не приглашали викария на отпевание… его проводил школьный приятель моего мужа – Джон Ламбурн… он живет близ Гастингса. Надеюсь, викарий не в обиде, что его обошли.

– Ничуть, так часто бывает.

Они вошли в гостиную.

– Боюсь, мы частенько забывали о церкви.

– Я бы на вашем месте не переживал из-за этого, – доброжелательно сказал он. – Если вы захотите прийти и помолиться в один из наших храмов, вас встретят с радостью.

– Спасибо.

– Как вы себя чувствуете? Я вижу, все еще не можете прийти в себя.

– Никто не предполагает оказаться на похоронах собственного ребенка.

– Это верно. Потерять ребенка – это ужасно. У вас есть другие… дети?

Она покачала головой.

– Тогда вам должно быть еще тяжелее, если только это возможно. – Глаз у него снова дернулся. – Я и сам недавно пережил утрату – потерял жену. Мне очень помогали ее фотографии.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и подумала о лице на фотографии, изображающей гениталии. Как? Как оно попало туда? Может, это чья-то гнусная шутка?

– Примите мои соболезнования.

– Спасибо. – Он печально улыбнулся и кивнул.

– Она… – Алекс не могла найти подходящего слова.

– Рак.

Алекс кивнула, не зная, что сказать.

– Ужасно.

Перед ней снова встало лицо Фабиана. Она резко поднялась, но остановилась в недоумении: зачем она вставала?

– Я… я принесу кофе.

– Нет-нет, спасибо.

– Вы что предпочитаете – кофе или чай… или виски… или что-нибудь другое?

– Нет, спасибо, ничего не надо.

Но она уже шла на кухню – ей отчаянно требовалось минутку побыть одной, чтобы взять себя в руки. Она приготовила кофе, открыла пачку шоколадного печенья и уже собиралась вернуться в гостиную, когда в глаза ей бросилась визитка на кухонном столе. На ней было имя Айрис Тремейн и адрес в Эрлс-Корт. Алекс швырнула карточку в мусорное ведро, потом вытащила и положила на стол. Взяла поднос и вернулась в гостиную.

– Пожалуйста, берите молоко и сахар.

– Спасибо.

Она чувствовала его вопросительный взгляд и спрашивала себя: «Я выгляжу ужасно? Совсем потерянной?»

– Да. – Глаз у него снова дернулся. – Фотографии навевают воспоминания. Они могут быть очень полезны. Боль со временем проходит, поверьте мне.

Он улыбнулся и нервно откусил печенье, словно опасаясь, как бы оно не укусило его в ответ.

Она перехватила его взгляд, брошенный на вазу с увядающими розами.

– Фабиан прислал их мне на день рождения. Он всегда дарил мне красные розы, они ему нравились.

– Вы… гм… садовничаете?

– Я, к сожалению, в этом плане безнадежна. Мой муж садовничает.

– Насколько я понимаю, вы разъехались?

– Да. Мой муж занимался рекламным делом… но настоящей его любовью всегда было виноделие. И он решил бросить все и заняться выращиванием винограда. К сожалению, загородная жизнь не для меня.

– Очень трудно это – жить за городом; иногда все слишком уж безмятежно.

– Да.

– Вы, кажется, литературный агент.

Она кивнула.

– Я сам пишу книгу. Небольшую.

Алекс ощутила разочарование: не это ли и привело его к ней?

– У вас есть издатель?

– Ну, мне до конца еще далеко… не уверен, что она будет заслуживать внимания.

– Если вы хотите, чтобы я посмотрела…

– Нет-нет, я бы не хотел вас беспокоить. Может быть, если я ее закончу.

– Еще кофе?

– Печенье, с вашего разрешения. – Он подался вперед и взял еще одно печенье с тарелки. – Знаете, вам, возможно, принес бы облегчение разговор с друзьями сына. Нередко мы так мало знаем о наших близких, пока они с нами, но после их ухода мы можем узнать о них много хорошего. Это большое утешение.

– Спасибо. Хороший совет. Но вообще-то, он был одиночкой. Я знаю только двух его близких приятелей, и один из них погиб вместе с ним.

Священник покачал головой:

– Некоторые вещи очень трудно понять, миссис Хайтауэр.

– Да, – кивнула Алекс.

– Но вы, похоже, из тех людей, которые умеют держать себя в руках.

– Да. – Она вздохнула. – Это я умею. Более или менее.