Друзья стояли на дороге, не решаясь пойти за ней.

— «Орел» ты давай иди, а я пойду в клуб, надо хоть на прощание набить морду этому Кузе, так сказать для профилактики.

— «Цыган» брось ты заводиться, слыхал, как она нас — «трактористы». Знаешь, что — Орел разошелся не на шутку, — не будем говорить даже Ольге, что ты поступаешь в Суворовское военное училище, понял меня? Только ты уж не подведи всех нас, лады? — Он протянул руку для пожатия.

— Будь, по-твоему, брат, не подведу, это точно — сказал Цыган, и они скрепили свою тайну крепким рукопожатием.

Сквозь темные тучи выглянул молодой месяц. Заулыбался, сверкая своими лучами, покачиваясь, стал танцевать свой танец, в хороводе сверкающих звезд. Звезды и месяц были единственными свидетелями большой зародившейся тайны двух друзей.

Холодный воздух ворвался в салон вертолета и прошелся по всему телу, выгоняя последнее тепло, ослабшего от ранения полковника. Он открыл глаза, огляделся. Вокруг него на носилках лежали раненые. Кто-то из них стонал, и причитал так жалобно, что сердце сжималось. Полковник попытался повернуть голову, но она была привязана резиновым жгутом к носилкам. Тогда он скосил глаза, сначала вправо, потом влево, чтобы отыскать стонущего глазами. Каждая попытка отдавалась острой болью. Мелкая дрожь прошлась по телу. Попытался крикнуть, чтобы закрыли двери, но язык не повиновался. Он распух и превратился в наждачную бумагу. Нестерпимо хотелось пить, но рядом никого не было, только носилки с ранеными.

Казалось, что стоит только выпить глоток воды и сразу станет легче. Тело трясло от холода, а руки и ноги стали замерзать. В этот момент появился «ангелочек». Она внесла несколько домашних стеганых одеял и первым делом, одно из них, накинула на него.

— Вот товарищ полковник, теперь вам будет теплее, а то я боялась, что не долетим с вами до Баку, при таком холоде. Спасибо главврачу госпиталя. Он как узнал, что вы ранены, так позвонил главе местной власти и попросил срочно достать стеганые одеяла. Теперь вот, все будет хорошо, — она тараторила своим ангельским голоском, заправляя одеяло по бокам.

— А я и не знала, какой вы знаменитый, стоило только раненым и врачам услышать имя «Сорвиголова», и что мы вас везем раненного в Баку, каждый из них хотел хоть краешком глаза посмотреть на вас. Чего только они не рассказывали про вас, я даже подумала, что все это не наяву, а в сказке. «Ангелочек» не умолкала. Под ее щебетание, замолчал стонущий солдат. Лопасти винтов вертушки стали закручиваться, пилот все больше добавлял оборотов на двигатель. Корпус стало трясти. Голос медсестры заглушили шумы винтов. Вертолет качнулся и как бы не хотя, раскачиваясь из стороны в сторону, начал подъем. Мысли стали расплываться, голова затуманилась, полковник снова погрузился в сон.

Глава третья

Мы не клянем судьбу

Война вещь жестокая,

и не родился еще тот

полководец, кто станет

беречь солдат

(Омар Брэдли «Записки Солдата»)

Ночь прошла половину своего пути и покатилась дальше, оставляя свое ночное царство на попечение надвигающему рассвету. К утру похолодало. Начал моросить мерзкий дождь. Укрывшись под плащ-палаткой, полковник не мог заснуть, в тревожном ожидании, прислушивался к шепоту дождя над лесом. Он медленно откинул полы палатки, встал. Чтобы как-то согреться, решил закурить. Достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет. Она была влажной, как и вся одежда. Вынул одну сигарету, достал коробок спичек, укрываясь от порывов ветра, попытался прикурить.

Скрюченные и озябшие на холоде пальцы, дрожали. Полковник, с какой-то нервозностью чиркал спичкой о коробок, они ломались, он в сердцах, швырял их в сторону. Сера дымилась сизым дымом. Мокрые сигареты не раскуривались. Он так и не смог прикурить.

Скрип, чьих-то торопливых шагов, заставил его прислушаться.

В темноте никого не было видно.

Шумел Карабахский лес. Ветер носился между деревьями, разгоняя дым и гарь ночного боя, заполнивший все вокруг, вороша прошлогоднюю осеннюю листву, раскачивая ветки вековых дубов, сосен и грабов. Пробегая по верхушкам деревьев, пробуя свою силу, пытался согнуть их, сломать или вырвать с корнем. Потом взвивался к вершинам гор, срывал оттуда камни, бросал их вниз. Огромные валуны неслись в пропасть, сметая все на своем пути увлекая за собой другие камни, наваливались на деревья, ломая сухие ветки. Стоял страшный грохот. Но ничто не могло разбудить уставших бойцов, которые спали на талом снегу, прижавшись, друг к другу.

В такой кутерьме невозможно было что-то услышать, кроме монотонного воя свирепого ветра, шума леса и многократного эха в горах.

И все-таки первыми не глаза, а острый чуткий слух, выработанный годами, слух профессионала, уловил в темноте странный скрип. Может быть, даже не уловил, а каким-то чутьем воина, командира, а может быть инстинктом самосохранения, долгом перед своими бойцами-почувствовал. Он аккуратно опустился на колени. Тело напряглось, рука бесшумно коснулась автомата. Глаза сверлили темноту. Звук приближался. Уже можно было точно сказать, что шли двое. Тревоги не было, чутье не подсказывало чужаков. Палец правой руки нащупал и привычно лег на спусковой крючок. Холод железа не оттолкнул руку, а наоборот, начал согревать ее. Сердце учащенно билось, кровь прилила к вискам. Полковник поджал ноги, принимая положение для стрельбы с колена. Со стороны он был похож на зверя, высматривающего добычу и готовящегося к последнему смертельному прыжку. Шаги затихли, в каких-то десяти метрах, слышен был шепот, но разобрать слова было трудно.

Идущие о чем-то шептались, но разобрать слова было трудно. Полковник находился с подветренней стороны и боялся, что его услышат. Спустя секунду, до слуха донесся писк, напоминающий свист лесной мыши, подзывающей своих малышей, это был условный сигнал. Свои.

Вернулись разведчики. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — радостных вестей они не принесли и от этого прятали свои взгляды. Двое, отважных и смелых бойцов переглядываясь, молчали, не решаясь, доложить о тревожной обстановке.

— Садитесь тихо, а то ребят разбудите, — полковник указал на место рядом с собой. Разведчики молча опустились на сломанную толстую ветвь дуба.

— Вот хотел сигарету прикурить, — чтобы сгладить напряжение, шепотом стал говорить полковник, — да вы топаете, как кабаны бегущие к водопою.

— Командир, плохи дела — первым не выдержал Низами, старший лейтенант, высокого роста, крепкого телосложения, двадцати пяти лет, окончивший Бакинское общевойсковое училище и успевший пройти жернова Афганистана. Выносливый, как степной сайгак, и в то же время такой стеснительный, что при разговоре о женщинах, тут же покрывался пунцовой краской, как молодая