— У нас все будет по-другому, — убеждала его Рей.

Кэролин выходила замуж в голубом костюме, словно к этому времени оставила все надежды. Рей решила, что на своей свадьбе она будет в длинном белом платье.

— У нас и так все по-другому, — ответил Джессап. — Мы не муж и жена.

Обдумав его слова, Рей страшно испугалась: если Джессап внезапно умрет, у нее даже не будет права устраивать его похороны. Вся в черном, она будет стоять в сторонке в аэропорту Лос-Анджелеса, куда привезут гроб с телом Джессапа, чтобы отправить его матери в Бостон.

— Об этом не беспокойся, — сказал ей Джессап. — Если что, я пошлю матери открытку, где напишу, что завещаю тебе мой «олдсмобиль» и мое тело.

Выйдя из кофейни, Рей села возле бассейна. Если бы ее пустили в его номер, как бы она там все устроила! Она заказала бы горы фруктов и холодное шампанское. Но вместо этого Рей, пошарив в сумочке, выудила несколько монет и купила в ближайшем автомате бутылку содовой. Жара все усиливалась, и люди уже не осмеливались выходить из помещений с кондиционерами, а она так и сидела на пластиковом стуле возле бассейна — и все потому, что Джессапу, видите ли, не захотелось оформить их отношения. Больше всего ее удручало то, что он уехал на съемки, — нет ничего хуже, чем, проделав долгий путь на автобусе, выяснить, что тебя даже некому встретить.

Последний раз она совершила такую длинную поездку, когда ей было восемь лет. Они с матерью поехали в домик в Веллфлите, который Кэролин сняла на лето. Они отправились пораньше, чтобы подготовиться к приезду отца Рей. Путешествие было неприятным: Кэролин укачало и водителю пришлось остановиться на шоссе номер три. На глазах у пассажиров автобуса Кэролин стояла у обочины и пыталась справиться с приступами дурноты.

— Все в порядке, ничего страшного, — сказала она Рей, вернувшись в автобус, но Рей видела, как судорожно сжимали кожаное сиденье скрюченные побелевшие пальцы матери.

Когда они, наконец, добрались до Веллфлита, Рей тоже укачало. Затем выяснилось, что Кэролин забыла ключи, и им пришлось лезть в дом через окно. Рей стояла в темной гостиной, пока мать ощупью искала выключатель. По телу Рей бегали мурашки. Затем Кэролин уложила ее в кровать, но Рей не спалось. Она слышала стрекотание сверчков и шуршание жуков, застрявших между оконными рамами. Неровные стены дома поскрипывали, в трубе, где свила гнездо сова, слышалось глухое уханье. Кэролин тоже не могла уснуть. Она пришла в комнату Рей и села на край кровати.

— Знаешь, у тебя ведь не случайно рыжие волосы, — сказала Кэролин, закуривая сигарету. К потолку поплыли колечки дыма. — Когда я тебя носила, у меня была пара красных туфель из Италии. Носить я их не могла, потому что они были на шпильках, а у меня распухли ноги, но иногда, оставшись одна, я доставала эти туфли, чтобы просто походить в них по дому. Вот почему ты родилась с рыжими волосами.

— А вот и нет, — возразила Рей.

Шуршание светлячков стало тише, хотя из окна еще были видны крохотные огоньки.

— Спорю на что угодно, что это так, — упорствовала Кэролин.

— А если бы у тебя были темно-фиолетовые туфли? — бросила вызов Рей.

— Тогда у тебя были бы такие черные волосы, что в темноте они казались бы фиолетовыми.

— А если бы зеленые? — спросила Рей.

— Твои волосы были бы совсем светлыми, а в воде становились бы зелеными.

Засыпая, Рей забыла о происшествии в автобусе, а уханье совы теперь звучало успокаивающе, как биение сердца. Но когда к ним приехал отец, Рей начала понимать, что между родителями что-то происходит. Обычно они спорили по любому поводу — теперь же почти не разговаривали. В доме стояла удушливая тишина, но однажды в воскресенье Рей обнаружила на крыльце нечто такое, после чего решила, что август — не такой уж плохой месяц. На крыльце лежала обувная коробка, внутри которой находилась пара чудесных ярко-красных пляжных сандалий. Рей их примерила — сандалии оказались точно по ноге, словно были сделаны специально для нее.

Сначала она хотела войти в дом, чтобы поблагодарить мать за подарок, но, решив, что сандалии существуют для того, чтобы их носить, отправилась на пляж. Она вбежала в воду прямо в сандалиях, а потом прошла в них не менее двух миль. В общем, домой она вернулась лишь к обеду. На заднем дворе, у колонки с водой, Рей сполоснула сандалии. Она остановилась возле пышного апельсинового дерева, покрытого белыми цветами. Кэролин сидела на крыльце и тяжело дышала, совсем как тогда, во время поездки на автобусе, когда она попросила водителя остановиться. Отец стоял на кухне и смотрел на нее через окно:

— Если ты так несчастна, то почему бы тебе не уехать?

Небо было синим, как чернила. Рей облизнула губы и почувствовала во рту вкус соли. Налетел ветерок, и юбка Кэролин поднялась, как хвост воздушного змея. В тот миг Рей больше всего на свете хотелось, чтобы у матери хватило мужества забрать ее, сесть в автобус и уехать.

— А если ты решила остаться, — сказал отец, — то будь добра, прекрати свои вечные жалобы. Я больше не хочу их слышать. Лучше помолчи.

Прячась в тени дома, Рей сжалась в комок, стараясь не дышать. Она ждала, что вот сейчас Кэролин ее окликнет, и она встанет, подойдет к матери, та возьмет ее за руку, и они вместе побегут прочь отсюда через белые дюны. И будут бежать до тех пор, пока не окажутся в центре города.

Но Кэролин ее не окликнула. Она постояла на крыльце, затем повернулась и вошла в дом, захлопнув за собой дверь. Рей уже знала, как это бывает, когда человек сдается. Она стояла в саду, чувствуя, что ее предали. Немного погодя, когда Рей вошла в дом, Кэролин как ни в чем не бывало сидела за столом, а отец разводил огонь в камине, чтобы в доме стало хоть немного теплее. Пока они ели консервированный суп и сэндвичи с тунцом, Рей слышала, как по дюнам ползают песчаные крабы. Когда в камине громко затрещало одно из поленьев, Рей заметила, что Кэролин вздрогнула. Именно тогда Рей решила, что больше никогда не станет доверять матери: она никогда не сможет любить женщину, которая даже боится сказать мужу, что топить камин нельзя, потому что на трубе находится совиное гнездо, сложенное из морской травы и соломы.

Все лето Рей сторонилась родителей, даже когда отца не было дома. Красные сандалии она спрятала подальше в шкаф. Когда в конце августа они покидали Веллфлит, сандалии так и остались в шкафу. Рей было радостно сознавать, что, если на следующий год они снимут тот же дом, сандалии будут ей уже малы.

Сидя возле бассейна в ожидании Джессапа, Рей уснула. Ей снился дом в Веллфлите и Кэролин на крыльце. Стояла ночь, и небо было совсем черным. Мать начала медленно растворяться в соленом воздухе, пока от нее не осталось ничего, кроме белого порошка. Когда Рей проснулась, было уже пять часов и на ее щеке четко отпечатался след от спинки стула. Полную тишину нарушали только легкие порывы ветра и звон металлических колокольчиков на соседнем балконе.

Двери всех гостиничных номеров на втором этаже выходили в голубой коридор, окна смотрели на бассейн. Примерно через час Джессап вернулся в гостиницу, но не стал смотреть в окно. Прихватив бутылку текилы, он, войдя в комнату, тут же опустил шторы и пошел в ванную комнату. Когда Рей постучала в его дверь, он лежал в прохладной воде, свесив ноги через край ванны. Потягивая текилу из чашки в стиле «дикси», он размышлял о том, почему, перетащив несколько ящиков со звуковой аппаратурой, чувствует себя как древний старец. Услышав стук в дверь, Джессап решил не обращать на него внимания. Сегодня дополнительная плата ему не нужна и работать сверхурочно он не станет. Прижавшись головой к прохладной керамической плитке, он слушал, как по трубам побежала вода, когда в соседнем номере кто-то включил душ.