Тут боковая дверь аудитории открылась, и сквознячок пошевелил страницы его тетради. Он повернул голову и увидел Дороти.

Его словно окатил поток раскаленной лавы. Он привстал, к лицу прилила кровь, в груди все заледенело. Поливший из всех пор пот пополз по коже, как миллионы насекомых. Он знал, что на его лице написан шок — в расширенных глазах, в пылающих щеках, — что она не может этого не видеть. Но ничего не мог с собой поделать. Закрывая за собой дверь, она с изумлением смотрела на него. Все как всегда: под мышкой стопка книг, зеленый свитер, клетчатая юбка. Вот она подходит все ближе, испуганная выражением его лица.

Его тетрадь свалилась на пол. Он нагнулся за ней, радуясь, что на секунду может спрятаться от испытующих глаз Дороти. Он задержал голову внизу, пытаясь наладить дыхание. Что случилось? А, понятно! Она не стала принимать капсулы! Ну конечно! Она солгала! Ах, стерва! Ах, проклятая лгунья! А письмо уже едет к Эллен. Проклятие! Что делать?

Он услышал, как она села на свое место. Услышал ее испуганный шепот:

— Что с тобой? Что случилось?!

Он подобрал тетрадь и выпрямился, чувствуя, что кровь отлила от лица, что все его тело похолодело и по нему льется пот.

— Ради бога, что случилось?

Он посмотрел на нее. Такая же, как всегда. В волосах зеленая лента. Он попытался заговорить, но ему показалось, что внутри у него пустота и говорить ему нечем.

— Что с тобой?

К ним стали поворачиваться головы. Наконец он прохрипел:

— Пустяки. Сейчас пройдет….

— Ты болен! У тебя лицо как у мертвеца!..

— Все в порядке. Это… это шрам… — Он потрогал место, где у него, как она знала, остался шрам от ранения. — Иногда прихватывает…

— Господи, а я уже подумала, что у тебя инфаркт или что-то в этом роде, — прошептала она.

— Нет, все уже проходит.

Он не сводил с нее глаз, стиснув руки между колен и пытаясь сделать нормальный вдох. Боже, что же делать? Сука! Она все сделала по-своему — ей, видишь ли, надо выйти замуж!

Он увидел, что выражение обеспокоенности уходит с ее лица и на нем появляется напряженность. Дороти вырвала страничку из блокнота, нацарапала на ней строчку и передала ему:

«Пилюли не подействовали».

Лгунья! Проклятая обманщица! Он скомкал записку и стиснул ее в кулаке так, что ногти впились в ладонь. «Думай! Думай!» — приказывал он себе. Над ним нависла такая страшная опасность, что он даже не мог объять ее сознанием. Эллен получит записку — когда? Часа в три? В четыре? И позвонит Дороти. «Что это значит? Почему ты написала такое?» — «Такое что?» И тогда Эллен прочтет Дороти записку… и она вспомнит, откуда она взялась… Придет ли она к нему за объяснением? Что можно придумать? Или она сразу поймет, что это значит, — расскажет Эллен про капсулы и вызовет отца. Если она не выбросила капсулы, они будут свидетельством о попытке убийства. Хватит ли у нее ума отнести их в аптеку и отдать на анализ? Кто ее знает. Он понятия не имеет, как она себя поведет. Раньше он думал, что может предсказать каждую жалкую мыслишку в ее проклятом мозгу, а теперь…

Он чувствовал, что она смотрит на него, ждет какой-то реакции на свою записку. Он вырвал листок из тетради и снял с ручки колпачок. Он писал, загородившись рукой, чтобы она не видела, как у него дрожат пальцы. Он едва мог писать, и ему пришлось рисовать печатные буквы, так сильно нажимая на перо, что оно прорывало бумагу. Надо написать что-нибудь успокаивающее:

«Ну и пусть. Попытка не пытка. А теперь, как и собирались, поженимся».

Он подал Дороти записку. Она прочла, и ее лицо засияло счастьем. Он попытался улыбнуться. Только бы она не заметила, какого усилия ему стоит эта улыбка!

Но еще не поздно! Многие писали предсмертные записки, а потом тянули время. Он посмотрел на часы: 9.20. Эллен получит письмо самое раннее… в три часа. У него есть еще пять часов и сорок минут. Теперь уже нечего рассчитывать на то, что в определенное время она совершит определенное действие. Никакого яда. Как еще люди кончают с собой? Через пять часов и сорок минут она должна быть мертва.

В десять часов они вместе вышли на прозрачный свежий воздух, в котором звенел разговор и смех вырвавшихся на перемену студентов. Мимо них прошли три девушки в форме капитанов болельщиков: одна из них била деревянной ложкой по оловянной миске, две другие несли огромный плакат, возвещавший о сборе болельщиков университетской бейсбольной команды.

— У тебя все еще болит бок? — спросила Дороти, заметив мрачное выражение его лица.

— Немного, — ответил он.

— И часто случаются подобные приступы?

— Нет. — Он посмотрел на часы. — Не беспокойся — ты выходишь замуж не за инвалида.

Они сошли с дорожки на траву.

— Когда мы туда пойдем? — спросила она, сжимая его руку.

— Сегодня. Часа в четыре.

— А почему не раньше?

— Зачем?

— Но ведь процедура занимает какое-то время, а часов в пять они, наверно, уже закрываются.

— Это совсем недолго. Мы заполняем форму лицензии, и потом кто-то на этом же этаже совершает церемонию брака.

— Надо, наверно, принести какое-то доказательство, что мне уже исполнилось восемнадцать лет.

— Да.

Она вдруг повернулась к нему с виноватым выражением лица. «И соврать-то толком не умеет», — подумал он.

— Ты очень огорчен, что пилюли не подействовали? — озабоченно спросила она.

— Да нет, не очень.

— Ты ведь, правда, преувеличивал ожидающие нас трудности?

— Немного. Все будет хорошо. Я просто хотел, чтобы ты приняла эти пилюли для своего же блага.

Она еще гуще покраснела. Он отвернулся — ему было противно: ну до чего же бесхитростна! Когда он опять к ней повернулся, она уже забыла про свои угрызения совести и светилась счастьем. Обхватив себя руками и широко улыбаясь, она сказала:

— Не пойду я на следующую лекцию. Прогуляю сегодняшний день.

— Я тоже. Проведем день вместе.

— Как?

— До того, как пора будет идти в муниципалитет, давай побудем у меня.

— Не получится, милый. Во всяком случае, не весь день. Надо вернуться в общежитие, собрать чемодан, одеться… А тебе разве не надо собираться?

— Я оставил чемодан в отеле, когда заказывал номер.

— Но одеться-то сообразно случаю тебе ведь нужно. Я надеюсь увидеть тебя в синем костюме.

Он улыбнулся:

— Слушаюсь, мадам. Но какое-то время ты можешь мне уделить? До обеда.

— А что мы будем делать?

Они не спеша шли по полянке.