Сопоставляя это свидетельство с предыдущим, неизбежно ощущаешь определённое противоречие: человек, который не мог «вообще разговаривать», с трудом соотносится с мастером устного рассказа. Но, по всей видимости, противоречие здесь ложное. Вероятно, Куваев был способен «включать Цицерона» только тогда, когда чувствовал в этом потребность. Так, в начале 1960-х он писал с Чукотки Элле Бекчентаевой: «Я тут вечерами развлекался, когда был в ударе, тем, что читал парням разные лекции об устройстве мира. Очень интересно в один вечер убедить людей в одном, а на следующий день убедить в совершенно обратном».

Вопреки возможным упрёкам в несоизмеримости явлений, сеансы взаимоопровержений, устраиваемые Куваевым, напоминают эскапады Владимира Соловьёва (1853–1900). Александр Амфитеатров, передавая воспоминания «одного московского литератора», так описывал умение знаменитого русского философа переключать «полюса» аргументации по своему усмотрению: «Удивил нас Соловьёв… Разговорился вчера. Ума – палата. Блеск невероятный. Сам – апостол апостолом. Лицо вдохновенное, глаза сияют. Очаровал нас всех… Но… доказывал он, положим, что дважды два четыре. Доказал. Поверили в него, как в бога. И вдруг – словно что-то его защёлкнуло. Стал угрюмый, насмешливый, глаза унылые, злые. – А знаете ли, – говорит, – ведь дважды два не четыре, а пять? – Бог с вами, Владимир Сергеевич! Да вы же сами нам сейчас доказали… – Мало ли что – „доказал“. Вот послушайте-ка… – И опять пошёл говорить. Режет contra, как только что резал pro, пожалуй, ещё талантливее. Чувствуем, что это шутка, а жутко как-то. Логика острая, резкая, неумолимая, сарказмы страшные… Умолк – мы только руками развели: видим, действительно, дважды два – не четыре, а пять. А он – то смеётся, то – словно его сейчас живым в гроб класть станут».

Но вернёмся из литературных салонов конца XIX столетия в Певек середины минувшего века. Сам Куваев так вспоминал начало своей работы: «Незадолго до моего приезда здесь открыли хорошее промышленное золото, в геологическом управлении и в посёлке жизнь била ключом. Материальная база управления была слабой, и всякий начальник партии и сотрудники её в значительной степени стояли в зависимости от собственной энергии, энтузиазма и… физической выносливости. Я прожил там почти три года, даже научился ездить на собачьих упряжках – всё это послужило отличной школой. В управлении царил здоровый дух лёгкого полярного суперменства, что только помогало работе. Работа, собственно, была основным занятием, и просидеть до 12 ночи в управлении не считалось чем-то необычным, особенно когда подходил срок сдачи отчёта».

Атмосфера здесь была иной, нежели на Колыме. Чаунское райГРУ создавалось не при Дальстрое, а при Главсевморпути со штаб-квартирой в Ленинграде. Поначалу задачи райГРУ были связаны с обеспечением сквозного прохода кораблей с Тихоокеанского флота на Северный и обратно: необходимо было найти запасы угля и нефти для баз бункеровки. Даже разведкой обнаруженного на Чаун-Чукотке олова сначала занимались геологи Главсевморпути. Затем управление переподчинили Дальстрою, но была определённая инерция, да и находится Певек слишком далеко от Магадана – только лётной погоды можно было ждать по месяцу. Снабжение по-прежнему шло из Ленинграда, а не из Магадана, и вообще, Чаунское райГРУ отличалось определённой самостоятельностью. Это видно по фигуре Чинкова из «Территории» – певекского начальника, ведущего себя независимо (порой даже демонстративно) по отношению к магаданским руководителям. Кроме того, Певек не был сугубо геологическим посёлком, как колымские Хасын или Нексикан: здесь действовали порт, энергокомбинат и др. В чисто дальстроевских структурах обстановка была куда жёстче. Так, Восточно-Чукотская экспедиция в заливе Креста создавалась непосредственно Дальстроем, и, как вспоминал геолог Герман Жилинский, первые два года горняки и работники строящегося оловянного рудника буквально боролись за выживание: гибли, мёрзли, разбирали на дрова уже построенное, случались даже восстания заключённых.

Молодого специалиста сразу назначают на руководящую работу. В первый же сезон (апрель-октябрь 1958 года) Куваев становится начальником геофизического отряда Ичувеемской партии, занимавшейся разведкой первой чукотской золотой россыпи – той, что описана в «Территории». Разведку вели вручную: ломы, кувалды, лопаты; шурфовка, бурение, взрывные работы… Здесь было вполне применимо военное выражение «Ты бы пошёл с ним в разведку?». Именно опыт работы на Ичувееме («Ичувээм» – так в его старых записных книжках) позволил геофизику Куваеву детально и достоверно изобразить нюансы разведки россыпей в своём романе.

Первая задача Куваева состояла во внедрении на Чукотке метода ВЭЗ (вертикальное электрическое зондирование). Это своего рода пытка Земли током при помощи электродов. ВЭЗ позволяет быстрее и дешевле, чем при шурфовке, определить глубину поверхности плотика – массива плотных пород, где концентрируется россыпное золото. Тем самым Куваев, указывает летописец дальневосточной геологии Юрий Прусс, положил начало геофизическим исследованиям на Западной Чукотке.

Борис Седов считает: согласившись на эту работу, Куваев проявил себя «либо достаточно безрассудным, либо очень смелым человеком». Во-первых, у молодого геофизика не хватало опыта, во-вторых, в возможностях применения метода ВЭЗ на Чукотке многие сомневались. В-третьих, контингент, которым пришлось руководить, был специфический: бичи, бывшие зэки. Чукчи рабочими не нанимались: у них, считает Седов, существовало «что-то вроде табу на копание в земле».

Куваев выполнил задачу с блеском, доказав, что метод ВЭЗ в условиях Чукотки вполне применим. Его стали широко использовать при разведке, а сам Куваев по итогам сезона написал не только «Отчёт о работе Ичувеемского геофизического отряда за 1958 год», но и статью «Особенности интерпретации данных ВЭЗ способом дискретного ρ2 в условиях маломощных наносов».

«Случай, когда молодой специалист после первого же полевого сезона публикует научную статью, был необычным. О серьёзности проведённых исследований говорит и тот факт, что этот же материал позже лёг в основу коллективной статьи по вопросам электроразведки в районах многолетней мерзлоты», – рассказывает Борис Седов.

Ветеран Чаунского ГРУ Яков Ларионов вспоминал: «Всем у нас понравилось и то, как эти работы были проведены, и их результаты… Решили и дальше внедрять перспективный метод… Он… давал возможность узнать мощность рыхлых отложений в том или ином участке долины, характер поперечного профиля долины, что позволило правильно определять и планировать объёмы разведки… А ещё потому они были признаны удачными, что уже первый опыт внедрения таких работ… дал высококачественный положительный результат. Но это уже следует отнести на счёт Олега: очень хорошо он их провёл, умело, старательно, энергично – разумеется, со всем составом своего отряда». Несколько лет спустя заведующий лабораторией региональной геофизики Северо-Восточного комплексного НИИ Виль Якупов, представляя Куваева на учёное звание младшего научного сотрудника, подчёркивал новаторский характер и научно-практическое значение его работ на Чукотке. А сам Куваев вспоминал: «Я с удовлетворением узнал, что в древнем тальвеге (погребённом русле) ручья Быстрого, впадающего в Ичувеем, который мы обнаружили электроразведкой в прошлом году, найдена крупная золотая россыпь. Её обнаружили разведчики, которые провели поперёк погребённого русла линию шурфов. Геофизические методы в геологических работах Чукотки только начинали разворачиваться, но уже давали ощутимые результаты» (один из героев «Территории», действие которой происходит за несколько лет до прибытия Куваева на Чукотку, констатирует: «Мудрые геофизики сюда не добрались. Геохимию здесь знают лишь понаслышке…»).