Сказать просто нечего — крестьяне Тайчжоу потрясающие, раз даже в бедной деревне, затерявшейся в горах, появляются крупные коммерсанты.

По моей просьбе Ли Фанмань начал рассказывать:

— В нашей деревне Цзаошу все носят фамилию Ли. У нас есть сто му зерновых полей, из которых тридцать му — сухие, и семьдесят му полей поливного риса. Еще есть 460 му горных полей. По нынешним меркам это очень маленькая горная деревня. Во времена народных коммун мы были одной административной производственной бригадой, и в соответствии с устройством деревни разделялись на три малых производственных бригады. Из-за местных условий выращиваемой еды было недостаточно для пропитания жителей деревни. Когда мы жили за счет «перепродаваемого зерна», деревня в год получала около пяти тонн зерна. После «культурной революции»[31] поставки зерна стали непостоянными, и жизнь деревенского народа ухудшилась. Но жить надо было — что делать? Пойти просить милостыню, особенно в период «культурной революции», нельзя. Для этого производственная бригада должна была выдать разрешение на уход членов коммуны с целью просить подаяние. Никто бы не осмелился дать подобное одобрение — это расценивалось бы как предоставление возможности вредителям позорить социализм. Уйти за милостыней нельзя, государственное зерно не поставляется, выращенного коммуной урожая не хватало на всех, и оставался только один выход: разделить землю между членами коммуны.

Картина стала проясняться. По всему выходило, что передача права на пользование землей крестьянам фактически была необходимостью. Ли Фанмань, словно прочитав мои мысли, продолжил рассказ:

— Да, были объективные причины. Но было кое-что еще. У нас местность, где «небеса — высоко, император — далеко». Сами видите, мы — в долине, а вокруг — горы. К нам раньше руководство редко приезжало — максимум один раз в несколько лет, а прибыв, не задерживалось дольше двух-трех часов. Мы слушали, что они говорили, кивали, а вот как поступать — было нашим личным делом. Кадровый аппарат нашего райкома и коммуны состоял из неплохих людей, лояльных к нашим крестьянам. Это были люди, которые не станут лгать вам в глаза, и они искренне входили в наше положение, видя, как живут крестьяне. Хороший пример — начальник района Ван. Ты можешь расспросить его, такой ли была ситуация тогда, — и Ли Фанмань указал на сидящего рядом Ван Чжицзяна.

— Да, лучше всего для нас было смотреть на всё сквозь пальцы, и тогда никто не был бы виноват. — Ван Чжицзян кивнул в знак согласия.

Жители деревни, сидевшие рядом с нами, рассмеялись:

— Всего-то нужно, чтобы кадровые работники и рабочая группа смотрели сквозь пальцы, и тогда мы будем жить!

Кто-то из крестьян поднялся, угостил Ван Чжицзяна сигаретой и чаем.

— А вы можете точно сказать, когда вы официально начали передавать права на пользование землей крестьянам? — Это был ключевой вопрос, и я надеялся, что жители деревни Цзаошу дадут на него точный ответ.

— Если не в 1965, то в 1967 году! — сразу ответил кто-то.

— Скорее всего, в 1967 году, — сказал следом другой.

— Так в 1965 или в 1967 году? — настаивал я, поскольку это было принципиально. Указанная дата означала, что передача права на пользование землей крестьянам в деревне Цзаошу прошла на десять с лишним лет раньше, чем в той самой деревне Сяоган!

— Это точное время. Мы ручаемся, что у нас передача права на пользование землей крестьянам прошла намного раньше, чем у них!

— Намного раньше… Это потом в газете писали, как учиться у жителей Аньхой делить землю, а у нас землю разделили намного раньше!

Сельчане возбужденно говорили, перебивая друг друга, — ну конечно, у них передача земли крестьянам произошла намного раньше, чем в деревне Сяоган. Так на сколько лет раньше? Слова нынешнего секретаря деревенской партийной ячейки Ли Фанманя, возможно, были ближе всего к истине. Он сказал:

— Я был бухгалтером производственной бригады в конце 1966 — начале 1967 года. К этому времени уже несколько лет не работала наша деревенская столовая, построенная в «Три горьких года»[32]. Помню, что в 1964–1965 годах еды в деревне не хватало. Всей бригадой искали решение и пришли к выводу, что надо раздать по семьям все тридцать му сухих полей и разрозненные земли у подножья склона. Но это не помогло — продовольствия всё равно было недостаточно. Как быть? Решение напрашивалось само. Дело в том, что в деревне более семидесяти му полей общественной хорошей земли давали небольшой урожай, тогда как на частных тридцати му сухой земли урожайность была гораздо выше. Стало очевидным, что большие поля с хорошей землей засаживаются коллективно и не так добросовестно, как земли, розданные семьям, поэтому валовой сбор зерна производственной бригадой невелик, и его недостаточно, чтобы прокормиться народной коммуне. В итоге решили разделить и оставшиеся семьдесят му между крестьянами.

Вот оно что.

— Об этой ситуации не было известно наверху? — спросил я.

— Они знали. Коммуна знала.

— И всё-таки согласились делить?

— Как они могли согласиться? — сказал Ли Фанмань. — Это было самое безумное время «культурной революции», самые жестокие годы борьбы с капитализмом! Разве мы могли осмелиться идти против ветра и открыто делить землю?!

— Так как же вышли из положения?

— Расспроси наших старых кадровых работников. — Ли Фанмань указал на сидящего неподалеку старика. — Он был заместителем начальника большой производственной бригады и начальником трех бригад, он знает.

Кто-то сказал мне, что старика зовут Ли Вэньцзюнь. Я попросил его пересесть поближе ко мне и рассказать, как тогда делили большие поля. Старик улыбнулся:

— Коммуна не могла позволить нам раздел земли, потому что тот, кто покушался на большие поля, приравнивался к контрреволюционеру!

Поэтому мы их делили, используя названия мест для посадки семян рапса, мест кормежки свиней и другие названия.

— Что называется «местом кормежки свиней»? — не понял я.

— Это земля, на которой выращивают корм для свиней. Во времена лозунга «Учитесь сельскому хозяйству у Дачжая» наша деревня разводила свиней. Мы использовали при разделе земли названия для участков, соответствующие их назначению во время актуальности того или иного лозунга. Так и появились «земля с посадками семян рапса» и «места кормежки свиней»… — объяснил Ли Вэньцзюнь, простодушно улыбаясь.

Китайские крестьяне всегда были очень умными. Когда страдания жизни загоняли их в тупик, они творили на земле чудеса. И вообще история человеческой цивилизации во многом зависела от крестьян и их желания изменить свою судьбу. Сейчас Китай вошел в эпоху индустриализации и информационных технологий, и многие, похоже, забыли подвиги крестьян, а это неправильно.

— Во всём, что касалось маскировки нашего раздела земли и передачи