На меня уставилась женщина, прикреплявшая к капельнице мешок с какой-то жидкостью.

— Она — его дочь, — объяснила ее коллега, которая пресекла любые возражения против моего присутствия.

Затем она обратилась ко мне.

— Меня зовут Джен, детка. А тебя? — Ее голос звучал успокаивающе, но чуть тревожно.

— Грейс, — ответила я. — Почему мы до сих пор здесь?

— Мы обследовали его, а теперь оказываем первую помощь. Ему повезло, ведь у меня имеется разрешение на введение обезболивающих препаратов. Иначе пришлось бы отложить это до приезда в отделение.

Мое дыхание почему-то резко участилось.

— У твоего папы есть аллергия на какие-нибудь лекарства? — спросила врач.

— Гм, я… — пробормотала я, ощутив необыкновенную легкость в голове. Мой мозг отказывался работать. Все было без толку. Я лишь смотрела, как поднимается и опускается грудь моего отца. Он дышал благодаря аппарату искусственной вентиляции легких. У меня закружилась голова. Ко мне тихо подошел Толбот. Он завернулся в одеяло, которое, как считалось, должно снимать шок. Его кожа потемнела от копоти, а волосы посерели от пыли.

— Дыши медленно и глубоко, детка, — произнес он. — Тебе незачем отключаться.

Я кивнула, сделала несколько глубоких вдохов и сконцентрировала свои заживляющие способности на саднящем горле.

— На пенициллин, — вырвалось у меня.

Наконец-то я вспомнила, почему мама запрещала врачам прописывать нам это лекарство. Она боялась, что нам от отца передалась аллергия на него.

— Какая у него группа крови?

— Первая, отрицательный резус.

— А у тебя не такая же? Возможно, в больнице придется делать переливание.

— Что?

Я оглянулась на Толбота. В моем сознании бился один-единственный вопрос: если папе перелить мою кровь, заразится ли он проклятием вервольфа? Толбот сразу меня понял. В его глазах отразился ответ: «Грейс, я и в самом деле не знаю».

— Нет, — ответила я, не желая рисковать.

— А как насчет ваших близких? Найти донора с такими же характеристиками будет трудно.

У Джуда, подумала я. Моя мама, будучи медсестрой, настояла на том, чтобы мы знали группу крови друг друга. Она записала данные на карточку, заламинировала ее и держала в бумажнике.

— Нет, — опять солгала я.

Как-никак, а Джуд — полноценный вервольф.

— Черт, — буркнула себе под нос Джен. — Будем надеяться, что больничных запасов нам хватит.

Почему папа не двигается?

— Как он?

— Состояние критическое, — объявила Джен и взяла длинную иглу. Я не стала интересоваться, зачем она ей понадобилась. — Вероятно, твоего отца взрывом отбросило на несколько футов. Налицо признаки внутреннего кровотечения. Я не представляю, как вам двоим удалось выбраться оттуда практически целыми и невредимыми. — Она оглядела Толбота. — Вы очень везучие.

— Верно, — вымолвил Толбот, отводя взгляд.

Меня озадачили его интонации. Но я быстро догадалась… Маркус зашел в здание вместе с ними. И погиб. Толбот не хочет, чтобы я упоминала о мальчике. Маркус мертв, и будет лучше, если никто не узнает о том, что он когда-то жил на этом свете.

«Ты послала его на смерть», — заявил волк внутри меня.

Ноги у меня стали ватными, а земля подо мной закачалась. Толбот вовремя поддержал меня.

Я познакомилась с Маркусом лишь неделю назад…

— Нам следует отвезти твоего отца в больницу, — сообщил мне врач-мужчина. — Думаю, тебе можно сопровождать нас.

— Там и встретимся, — сказал Толбот, и двери «Скорой» захлопнулись.

Внезапно я почувствовала себя ужасно одинокой.

У отца на секунду приоткрылись глаза и тут же закрылись.

— Я здесь, папочка. — Я взяла его за руку, вернее, за палец, поскольку различные провода и трубки мешали мне обхватить его ладонь.

Как я могла такое допустить?

Несколько часов спустя.

— Надо что-то делать, — бормотала я, беспокойно шагая взад-вперед по палате в отделении интенсивной терапии.

Папа больше не открывал глаза. Врачи и медсестры пытались привести его в сознание, но результатов их усилия не приносили. В какой-то момент кто-то из персонала оглядел меня с ног до головы, а потом мне велели принять душ в пустующей палате. Медсестра вручила мне фирменный зеленый костюм, а мою порванную и окровавленную одежду сложила в пластмассовый мешок и бросила в бак с надписью: «Биологически опасное вещество».

А откуда на мне кровь? Разве меня ранили? Наверное, это папина…

Очевидно, они решили, что чистой мне будет легче воспринять плохую весть. Как только я вымылась и переоделась, меня поманила за собой какая-то женщина с бюваром.[2]Она заговорила о моем отце, в ее речи прозвучали слова «травма» и «инвазивная операция»,[3]а также целый набор фраз. В их смысл я не вникала, потому что меня мучил один и тот же вопрос.

Как получается, что я, обладая сверхспособностями, оказалась так беспомощна?

От стеклянной сдвижной двери раздался сдавленный возглас, похожий на французское ругательство. Повернувшись, я обнаружила Гэбриела. Он стоял, зажав руками рот, и смотрел на моего отца. Папа лежал на кушетке и постепенно отдалялся от этого мира.

Я уже собралась съязвить и сказать ему нечто вроде «ты не торопишься». Я ведь отправила ему кучу срочных сообщений! Но Гэбриел убрал руку от лица, и я увидела длинный, ярко-розовый, уже успевший зарубцеваться шрам, пересекавший его щеку. Утром у него раны не имелось.

— Ты как? Что случилось? — воскликнула я. — Джуд постарался?

Мне не хотелось спрашивать Гэбриела, но деваться было некуда. Джуд вел себя спокойно, но я знала, что он нестабилен. Он напоминал мне бомбу замедленного действия… При воспоминании о взрыве, покалечившем моего отца, у меня на глаза опять навернулись слезы.

«Виновата только ты», — пробурчал злобный волк внутри меня.

— Нет, — успокоил меня Гэбриел. — Джуд ни при чем. Но обсудим все позже. Как отец?

Гэбриел прошел в палату, и стеклянная дверь закрылась, скользнув на место.

— Я соврал сестре, что я — его брат, иначе она бы не пустила меня.

— Состояние критическое. Больше мне ничего неизвестно.