Накануне вечером на этом же дивизионе, на миноносце «Уссуриец» были убиты его командир капитан 2–го ранга М. М. Поливанов и механик старший лейтенант А. Н. Плешков.

Командир «Гайдамака», услышав выстрелы, послал туда своего мичмана Биттенбиндера узнать, что случилось. Но только мичман вошёл на палубу, как в него, почти в упор, было выпущено несколько пуль из нагана. Три из них попали ему в живот. Он сейчас же упал, но у него всё же ещё хватило сил проползти от сходни до носа «Уссурийца». Оттуда его взяла команда соседнего «Всадника» и перенесла на его миноносец.

Промучившись несколько часов, он умер. На похороны его пошла вся команда «Гайдамака», которая его страшно жалела. Но вместе с тем матросы считали, что он — неизбежная жертва революции и этим оправдывали его убийство командой «Уссурийца».

На второй или третий день после переворота были убиты командир Свеаборгского порта генерал–лейтенант В. Н. Протопопов и молодой корабельный инженер Л. Г. Кириллов. Первый был очень гуманный человек, и его все любили, а второй только что начал свою службу и даже не успел себя ничем проявить. Таким образом, нельзя и предположить, чтобы причиной убийства могло послужить их отношение к подчинённым. Тем более, что они были убиты из‑за угла какими‑то неизвестными лицами, которые безнаказанно скрылись.

Но далеко не везде убийцам удавалось их гнусное дело. Когда, например, подойдя к дредноутам, они потребовали выдачи офицеров, им в ответ были вызваны караулы. Это заставило их разбежаться.

С крейсера «Россия» этим же мерзавцам для того, чтобы разойтись, было дано только несколько минут, иначе угрожали открыть огонь.

Так прошёл переворот на флоте, на берегу же убийства офицеров происходили в обстановке, ещё более ужасной.

Их убивали при встрече на улице или врываясь в их квартиры и места службы, бесчеловечно издеваясь над ними в последние минуты. Но и этим не довольствовалась толпа зверей–убийц: она уродовала и трупы и не подпускала к ним несчастных близких, свидетелей этих ужасов.

Передают, что труп одного из офицеров эти изверги поставили стоя в угол покойницкой и, с кривляньями подскакивая к нему, говорили: «Ишь ты, стоит!.. Ну, постой, постой., и мы пред тобой когда‑то стояли навытяжку!..»

Даже похоронить мучеников нельзя было так, как они того заслуживали своей кончиной: боялись издевательств во время погребения, и ни революционные организации, ни революционный командующий флотом не брались оградить от этого. Они были тайком ночью отвезены на кладбище и наскоро зарыты. Первое время над их могилами нельзя было сделать и надписей на крестах, так как по кладбищам бродили какие‑то мерзавцы, которые делали на крестах различные гнусные надписи.

Последующие дни прошли спокойно, и убийства офицеров в Гельсингфорсе почти прекратились, а если и были, то только отдельные случаи. Но что сделано — того не вернёшь, и «бескровный» переворот в Гельсингфорсе стоил жизни тридцати восьми[11]морским офицерам, не считая сухопутных, большинство из них погибло от рук таинственных убийц в форме матросов и солдат, но были павшие и от рук своей собственной команды.

Разбираясь в этих убийствах, в связи с существовавшими взаимоотношениями на флоте между офицерами и командами, нельзя не прийти к убеждению, что то, что произошло, было не случайным явлением, а кем‑то организованным, преднамеренным убийством. Но с какой целью?

Мы тогда терялись в догадках, стараясь найти причину убийства наших несчастных офицеров. Некоторые приписывали это германским агентам, с целью расстроить боеспособность флота; другие — какой‑то таинственной организации, тем более что в городе появился список офицеров, намеченных к убийству, причём в него были помещены все командиры, старшие офицеры и старшие специалисты. Если бы убийства действительно были бы по нему выполнены, то флот оказался бы совершенно без руководителей. Но так или иначе для всех было ясно, что все эти эксцессы были вызваны искусственно, под влиянием агитации, совершены просто подосланными убийцами, а не были вспышкой негодования за отношение начальства к подчинённым.

Только значительно позже, совершенно случайно, один из видных большевистских деятелей присяжный поверенный еврей Шпицберг в разговоре с несколькими морскими офицерами пролил свет на эту драму[12].

Он совершенно откровенно заявил, что убийства были организованы большевиками во имя революции. Они принуждены были прибегнуть к этому, так как не оправдались их расчёты на то, что из‑за тяжёлых условий жизни, режима и поведения офицеров переворот автоматически вызовет резню офицеров. Шпицберг говорил: «Прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умно руководимый своим командующим адмиралом Непениным, продолжал быть спокойным. Тогда пришлось для «углубления» революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого‑то и были убиты адмирал Непенин и другие офицеры. Образовывалась «пропасть», не было больше умного руководителя, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции. »

Шпицберг прав. Мы не забудем этих дней, этих убийств. Но ответственность за них мы возложим не на одураченных матросов, а на устроителей и вождей революции.

Эти убийства были ужасны, но ещё ужаснее то, что они никем не были осуждены. Разве общество особенно требовало их расследования, разве оно их резко порицало?.. Впрочем, о чем же и толковать, раз сам военно–морской министр нового правительства Гучков[13]санкционировал награждение Георгиевским крестом унтер–офицера запасного батальона Волынского полка Кирпичникова за то, что тот убил своего батальонного командира.

В своё время господа Керенские, Гучковы, Львовы, Милюковы и так далее объявили амнистию всем таким убийцам и этим не только покрыли убийства во имя революции, но и узаконили их после переворота. Этим они взяли на себя кровь, пролитую наёмными убийцами, которые были посланы «вырыть пропасть»; этим они заслужили вечное проклятие и от близких этих жертв, и от всей России!..

Целый ряд надмогильных крестов на кладбищах Гельсингфорса всегда будет служить живым укором этим господам и требовать отмщения.

В каждом из других портов Балтийского моря переворот имел свои характерные черты и проявлялся спокойно или бурно в зависимости от того, какие корабли и части на них базировались, и, главным образом, насколько подпольная агитация обратила серьёзное внимание на данный пункт.