Собственно, так и получилось. Близ «Каширской» муниципалы мигом отловили промышляющего извозом и, предварительно попугав нарушителя налогового законодательства, дали ему вместо отпущения грехов поручение доставить Гордеева с его спутницей в Домодедово. Напугали они его, очевидно, настолько технично, что, когда Юрий Петрович попытался расплатиться с водителем, он извинился, пробормотал: «Не положено» и умчался, даже не попытавшись в этот ранний час прихватить какого-нибудь пассажира до Москвы.

Впрочем, долго размышлять Гордееву об особенностях общественных и личных отношений в постсоциалистический период долго не пришлось. Надо было пройти регистрацию, контроль, усесться, в конце концов, в кресла на борту самолета, пристегнуть – или застегнуть? – эти самые привязные ремни и дождаться взлета…

Рейс выполняла компания «Сибирь – Европа». С тех пор как монолитный советский «Аэрофлот» развалился на множество организаций воздушных перевозчиков, у многих из которых даже самолетов своих не было, Гордеев налетал уже порядком, и он не мог не заметить, что конкуренция понемногу начинала превращать российское воздушное хозяйство в нечто более привлекательное, чем дрожащие фюзеляжи с плавающим, почти как в поездах, запахом туалета и стюардессами, казалось, набранными на службу еще во времена «небесного тихохода».

Впрочем, и в поездах в последние два года Гордеев ездил без прежнего отвращения и тоски, но добираться до Булавинска поездом он себе позволить не мог. Велика Россия…

Авиакомпания, на самолет которой попали Гордеев с Лидой, старалась быть, что называется, компанией европейской, а не захолустной, хотя на ее эмблеме красовался именно медведь, правда, в цилиндре и с планшеткой штурмана в лапе. Очевидно, медведь олицетворял Сибирь и ее медвежьи углы, а цилиндр – Европу с ее опять же европейским парламентом.

После взлета разнесли карамельки и напитки, затем накормили довольно приличным завтраком. Гордеев, казалось безмятежно дремавший между раздачей пропитания, тем не менее довольно подробно расспросил миловидную стюардессу о пакетиках с сухим молоком. Они были точь-в-точь такими, как тот, который ему подсунули. Самолет оказался заполненным только на треть, и поэтому Гордеев мог поговорить с ней в той интонации полудружелюбия-полуфлирта, которая довольно тривиальна, однако очень удобна для достижения разнообразных целей.

Ловя на себе удивленные взгляды Лиды, которая, разумеется, ничего не знала о пакетике, Гордеев как ни в чем не бывало для почина произнес хвалу организациям, снабжающим авиакомпании продуктами отечественного производства, а затем завел разговор со стюардессой о ее, как он выразился, воздушных буднях. Вспомнил он и некогда знаменитый роман Артура Хейли «Аэропорт», который девушка, несмотря на возраст, знала и читала. Стюардесса оказалась словоохотливой и, в свою очередь немного удивленно поглядывая на спутницу говорливого пассажира – Лиду, которой она, надо признать, во многом явно уступала, рассказала немало интересного. В частности, Гордеев узнал, что у поставщиков продуктов авиакомпаниям уже есть конкуренция между собой и теперь можно выбирать самый удобный вариант. «Но мы не гонимся за дешевизной, – заметила стюардесса. – Нам необходимо качество».

– Качество качеством, – заметил Гордеев, – однако вы почему-то подаете пассажирам сухое молоко, а не сливки.

– Но согласитесь, – улыбнулась стюардесса, – молоко еще может быть сухим, но сухие сливки, даже для растворимого кофе, который мы подаем, согласитесь, – это нонсенс. Сливки могут быть взбитыми, но не сухими!

– Верно-верно, – согласился Гордеев. – К тому же этот вопрос интересует меня из чистого любопытства. Я дня не начинаю без чашки чая с молоком, однако к всяческим искусственным сливкам вполне равнодушен.

– Вот-вот, – согласилась стюардесса. – К тому же пока мы выполняем в основном внутренние рейсы, если, конечно, не считать Прибалтику заграницей, а наши пассажиры – люди вроде вас, привыкшие к традиционному питанию, им просто в голову прийти не может…

– Ну, спасибо, – успел вставить Гордеев.

– …им просто в голову прийти не может требовать в полете… требовать…

– Перемены блюд, – подсказал Гордеев.

– Вот именно, – кивнула стюардесса. – К тому же насчет искусственных сливок вы действительно правы.

– Да, кстати. – Лицо Гордеева приняло заговорщицкое выражение. – А не мог бы я разжиться еще несколькими пакетиками молока? Дело в том, что пришлось неожиданно лететь в эту командировку, а я, как сказал, без чая с молоком по утрам не могу. Из Москвы не захватил, а в этих краях – всегда ли удастся?.. Добралась ли сюда эта полуфабрикатная цивилизация?..

Лида, помнившая о пожатии Юрия Петровича у кассы, молчала, хотя ей хотелось сказать, что «полуфабрикатная цивилизация» снабжает Булавинск и окрестности своими продуктами не хуже, чем столицу, разве что подороже выходит.

А стюардесса кивнула и в скором времени вернулась с небольшим свертком.

– Я вам сюда еще и другие пакетики положила: сахар, соль-перец. Уж что нашлось, извините, если маловато.

Гордеев хотел было расплатиться, но спрятал бумажник после того, как девушка посмотрела на него таким взглядом, будто хотела сказать: «Не порть песню, дурак!»

Поблагодарив стюардессу, он деловито спрятал сверток с пакетиками в свой чемодан, подмигнул Лиде: «Вздремнем до посадки!» – и, не ожидая ответа, закрыл глаза.

Все, что он мог узнать в самолете, он, кажется, узнал.

Снятся людям иногда голубые города…

Старая песня

В самолете, помимо газет, разносили маленькую книжечку «Булавинск», рассказывающую о городе, в который он летели. Однако эта невеличка была напечатана на плотной бумаге, с цветной обложкой, где помещался герб Булавинска: на желтом поле черный соболь, над которым рука из облака держит самострел. На обороте обложки красовалось другое изображение: цветная фотография круглолобого, коротко стриженного, довольно еще молодого человека в белой рубашке и галстуке, сидящего в кабинете под портретом Ельцина, с трехцветным российским флагом в углу. Ниже помещалось несколько строк приветствия предполагаемым читателям книжки и вилась замысловатая подпись с пояснением: С. М. Вялин, мэр города Булавинска.

Полистав брошюру, Гордеев узнал, что в середине семнадцатого века царь Алексей Михайлович «указал, и бояре приговорили» отправиться оружейничему Илье Савиновичу Мосолитинову в зауральские пределы искать новых «землиц» для поселения, новые торговые пути, новых «народцев», на которых можно было бы наложить ясак. Двигаясь вместе с атаманом Еремеем Оловениковым, Мосолитинов поставил острог на реке Кедровой, из которого и выросла Булавинская слобода, а затем город Булавинск. О происхождении его названия единого мнения, как можно было понять из брошюры, у историков не было. Одни связывали его с искаженным тюркским словом «булак» – родник (в пригородных холмах действительно до сих пор было немало родников): вроде бы постепенно Булакинская слобода превратилась в Булавинскую. Были сторонники «украинской» версии: якобы среди первопроходцев семнадцатого века находился некий переяславский казак Данила Крухмаль, славившийся своей отвагой и получивший за это прозвище Данила Булава, которое каким-то чудесным образом отразилось в названии слободы. При этом, как понял Гордеев, никакого отношения к предводителю одного из крестьянских восстаний Кондратию Булавину название города не имело. Правда, с другой стороны, это сходство спасло Булавинск в советские годы от переименования. В то время как вокруг города превращались в Ленински и Сталински, он продолжал носить свое стародержавное название.