– Слышь, Грек… щас приедем и в кустики отойдем – как бы отлить. Перетереть надо окончательно – чего и как. Понял?

– Союз нерушимый! – доказывал кому-то тем временем закадычный Веников друг Толян, которого тот почему-то к мероприятию «бабла по-легкому накосить» привлекать не захотел. – Только так! А то придумали херню какую-то. Европу им подавай. От, млять, будет им, п…дарасам, гейропа по полной программе! Вместе с, млять, на хер, бородатыми бабами!

– А ты сам за бугром где был? – вяло поинтересовался я, чтобы поддержать разговор и снова не уснуть – хотя уснуть в машине, съехавшей с относительно целой городской магистрали на вдрызг раздолбанную боковую дорогу, было практически невозможно. Мы болтались по кузову, как горошины в высохшем стручке, машину бросало из стороны в сторону так, что даже Веник не выдержал – застучал в кабину:

– Эй, вы там… двухсотых, что ли, везете!

Толик между тем невозмутимо продолжал:

– Не, млять… не ездил. И чего лично мне там на хер делать, в этой с…аной гейропе? Оттянуться нехило и на Азове можно – девки там местные недорого, шашлыки… Да и море по колено – по пьяни не утонешь!

Веник загоготал, и поощренный им кореш подытожил:

– А ты – Европа какая-то там… У меня и загранпаспорта-то нет!

– Теперь ДНРовские получим! – хлопнул его по плечу напарник.

– Ага… с ними хоть на Луну, – саркастически заметил до этого всю дорогу молчавший незнакомый мне мужик. – Я вам, пацаны, вот что скажу: заныкайте пока укропские паспорта – вдруг пригодятся? Вон, из Крыма с русской ксивой вообще теперь не выехать! Ну, кроме как по России, конечно.

– А нам, дядя Вася, никуда и не надо. А к укропам вонючим мы тем более ездить не собираемся! – сплюнул Толян.

– Ну, как знаешь. Я сказал – ты слышал. А по мне, чем больше на руках документов, тем лучше. И ДНРовский можно получить – почему ж нет? Хотя с ним уж точно никуда… но получить никому не помешает. И российские, если давать будут. Только прописывать их тут не нужно, верный человек так намекнул. Потому что прописку – ее только в один ставить будут, – продолжал поучать незнакомый ополченец – солидный, уже в годах.

Присутствующие еще яро препирались на тему прописки, когда машина наконец остановилась, и Веник тут же потащил меня в кромешную темноту, спотыкаясь о сусличьи норы и на каждом шагу нещадно матерясь:

– Вышел в степь донецкую, млять… понарыли здесь, суки четвероногие, чуть ногу к е…еням не сломал!

Я брел следом, плохо понимая, чего он от меня хочет и зачем нужно уходить так далеко от лагеря.

– Слышь, я договорился – они без нас подежурят! Сегодня и провернем это дельце, дальше тянуть не хрен!

– А сейчас мы куда?

– Куда, куда… в ж…пу труда! Ты чего, Грек, обкурился на хрен совсем, что ли? В город нам надо! Где-то тут дорога должна быть…

– А зачем в город? Мы ж только оттуда? Не ехали бы…

– Ой, млять, точно, не надо было тебя с твоими мозгами брать! Знаешь такое слово – «алиби»? Мы тут, на блокпосту, были все вместе, если что! Да не свети ты фонариком, млять, сдурел?! Укры стрелять наловчились, п…дарасы… вместо бабла огребем с тобой очередь в башку! Ага! Есть!

Я тоже уже почувствовал под ногами не траву, а твердый асфальт.

– Та-а-ак… связи ни хрена нет! Где-то тут должен стоять…

В темноте внезапно вспыхнули и погасли огни, и Веник обрадовался:

– Ждет! Быстрее давай! К утру все обделать должны и опять сюда вернуться! Понял?

– А куда мы едем?

– Не кудыкай ты постоянно. Дорогу закудыкаешь… Надо спрашивать: далеко? И ваще, меньше знаешь – крепче спишь. Твое дело маленькое будет.

– Ну, знаешь… я на всякую херню не подписывался!

– Да не стремайся ты! Это как два пальца… если все путем пойдет. Сам говорил – бабки нужны. Нужны?

– Ну… само собой.

– Квартиру хотел там в кредит взять, жениться! Говорил?

– Да не темни ты! Чего мы сейчас – на мою квартиру зарабатывать едем?

– А то! – только и сказал Веник. Запихнул меня на заднее сиденье видавшей виды раздолбанной шестерки, и мы снова понеслись по ямам и выбоинам сквозь ночь – но на этот раз в обратном направлении.

Дневник женщины, оставшейся неизвестной

Как удивительно быстро расслоилось, разделилось по принципу «свой – чужой» все окружающее нас общество. Еще удивительнее то, что я, русская по рождению, выучившая первое украинское слово лишь в школе, считаю себя украинкой и не кем другим! Что со мной произошло и когда: виновата ли в этом степная наша земля, по которой веками меланхоличные волы влекли к солеварням огромные возы, небо или же просто воздух? Гены родной земли, веками просачивавшиеся в нас – тех, кто любит ее и любим ею, – прямо через почву, траву, опавший яблоневый цвет, попавшие внутрь через губы, глаза, ладони, уши… через босые ноги вместе с росой, песком, набивающимся между пальцами, когда, зажав босоножки под мышкой, стремительно сбегаешь вниз, к берегу бездонного провала ставка… Встроившиеся накрепко, намертво – как никотин встраивается в процесс обмена веществ курильщика, и сигарета становится частью жизни… как уголь, проникающий под кожу шахтера, привязывает его к себе крепче любых других пут. Очарование места, где я родилась и выросла, вкралось в меня вместе с вишневым соком, колодезной водой, пронзительно-прекрасной мелодией «Ой, там, на горі, та й женці жнуть», от звуков которой почему-то щипало в носу и слезы наворачивались на глаза. Я вдохнула вольный дух Украины вместе с полынной горечью, степным смешанным говором и душным дымом вечно горящих терриконов.

Земля здесь уже никогда не будет прежней, она изменилась после того, как из ее недр стали добывать «горючий камень» – сначала для местных кузниц, печей, ковки железа, обжига горшков и всякой нехитрой домашней керамики, тарелок, мисок, свистулек… Ветер посвистывал ночью в степи, полировал до алмазного блеска огромные здешние звезды, и ему вторил звук глиняной птички, вылепленной для внука ловкими руками деда. У Женьки в крови честная половина настоящих украинских генов, но не знаю, будет ли мой ребенок чувствовать эту землю своей так же полно, как я, – потому что я не знаю, от чего зависит это острое чувство Родины и почему именно во времена больших перемен оно вдруг возникает – кстати или некстати – жалящее прямо в сердце, колющее, как лезвие ножа, и одновременно сладкое, как степной мед, собранный из разнотравья.

Великое переселение народов… смешение, ассимиляция. Это началось еще три века назад, тогда, когда Петр Великий повелел «как на собственных, так и на чужих землях искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы. И всякие руды земли, и каменья». Вот так здесь и повелось: плавили, варили… смешивали свою кровь с пришлой, получив в результате многосложный, многокомпонентный сплав – судеб, характеров, нравов. Земли угля, крови и железа… Свою лепту в формирование свободолюбивого, бесшабашного, упрямого и, прямо скажем, местами излишне доверчивого и катастрофически внушаемого степного люда внесли и беглые селяне, которые находили здесь тяжкую, но все же такую работу, за которую на руки давались живые деньги, а не «палочки»-трудодни, проставляемые химическим карандашом в колхозном табеле.