Семен Михайлович был мрачен, точно грозовая туча. Дело в том, что он успел проинспектировать один из полков в Черниговской кавдивизии, и то, что он там увидел, повергло его сначала в состояние шока, а потом…

– …Где этот Маркевич[32]?!! Где эта гнида казематная?!! – орал Буденный. – Зарублю! Своими руками задушу эту …!! – тут он обернулся к своему начальнику особого отдела Ковалеву. – Ты! Ты какого хрена здесь столбом стоишь?!! Тебя мне Берия зачем навязал, чтоб ты здесь штаб армии украшал?!! Через час чтобы этот Маркевич у меня здесь стоял, без петлиц и без орденов, но при кандалах! Исполнять, мать твою за ногу, да и об угол!!!

Ярость красного маршала была понятна: конский состав полка был небоеспособен, а сами красноармейцы – недисциплинированны, плохо обучены, голодны и оборванны. Буденный сунул для проверки свой платок в ствол первой попавшейся винтовки, увидел след масла и рявкнул: «Почистить!» Но тут же услышал в ответ, что пакля в оружейке кончилась уже месяц как, так что…

Щи, которыми пытались накормить бойцов в столовой полка, являли собой подсоленный кипяток, в котором плавали разваренные капустные листья. Попробовав сей кулинарный шедевр, Семен Михайлович сплюнул и вытянул повара нагайкой. Но уже через пять минут извинялся перед бедолагой: продуктов в полку просто НЕ БЫЛО!!!

Когда начальник особого отдела отправился выполнять приказ, Буденный повернулся к Городовикову:

– Ока, отвечай правду: при тебе так же было?

Ока Иванович обиженно хмыкнул, прикусил длинный ус и покачал головой:

– Семен, ты меня не первый год знаешь, а такое спрашиваешь? Совесть-то есть у тебя, али ты ее в войну вместо соли с картошкой слопал?

– Так как же?..

– Да не так же! При мне здесь одна дивизия и управление корпуса стояли, а теперь – весь корпус! Я-то тогда своих конников сам размещал, а ты… Э-эх!..

– Ну, ладно, ладно, – буркнул пристыженно Буденный. – Не держи сердца, Ока, а лучше думай: как их теперь тебе размещать?

– А что тут думать? – Городовиков хмыкнул, но на сей раз уже весело. – Уплотнять буду. Городское начальство, районное, ну и далее – по списку.

– И то дело, – согласился Буденный, после чего командиры занялись насущными делами.

Ковалев не стал испытывать терпение первого маршала Советского Союза, поэтому уже через сорок две минуты расхристанный бывший комдив стоял перед Буденным, распространяя вокруг себя сильный сивушный запах и сияя свеженькими фингалами. Семен Михайлович подошел поближе, критически оглядел Маркевича со всех сторон и деланно ласковым голосом поинтересовался:

– Ты что праздновал, голубь? День ангела граненого стакана, али в дивизии у тебя праздник какой?

В ответ Николай Леонидович промычал нечто нечленораздельное. Буденный придвинулся еще ближе:

– Ты, голуба, не мычи – не корова. А не то ведь я тебя сейчас доить прикажу, и покуда из тебя полведра молока не выйдет… Ты до чего дивизию довел?!! ОТВЕЧАЙ, ГНИДА!!!

– Товарищ маршал… – запинаясь, начал было Маркевич, но Буденный, побагровев, перетянул его камчой.

– Запорю, сука! Фашист недорезанный! Кто тебе, … подзаборной, велел так с красноармейцами и командирами поступать? У тебя ж, вы… позорного, комэски на конюшне живут[33]! НА КОНЮШНЕ!!! – Плеть свистнула во второй раз, и Маркевич тоненько, по-бабьи, взвизгнул. А Семен Михайлович уже обратился к Ковалеву: – У этого… – тут он на секунду замялся, подбирая подходящий эпитет, но не нашел и продолжил: – Квартирка-то имеется?

– Так точно, – Ковалев недаром провел три месяца в Алабино и набрался там от товарища Белова-Сталина старорежимных словечек. – Четыре комнаты, кабинет, две спальни и комната для прислуги, – уточнил он.

– Н-ну… н-ну… – выдохнул Буденный, впадая в состояние боевого безумия. – Так, значит, да? Ну так и мы – так! Вот что, Ковалев: выбей из этого показания, что шпион, и расстреляй! Семью не забудь! Лет по пятнадцать лес валить – им в самый раз будет!!! А ты, Ока, – он повернулся к Городовикову и грохнул во всю мощь легких, беззастенчиво присваивая себе идею старого товарища, – прошерсти-ка всех своих комдивов и решай вопрос с жильем для командиров. Вызови к себе кировцев[34] и узнай: всякие там председатели потребкоопераций, директора магазинов, рынков, базарные шахер-махеры… Ежели у кого отдельная квартира – уплотняй! В мою голову уплотняй!

– Сделаю, Семен, – кивнул Городовиков и зашагал, прихватив с собой нескольких командиров в свой старый новый кабинет.

Следующим номером в списке на инспекцию значилась 17-я механизированная бригада. Буденный выехал туда на следующий день.

Согласно обнаруженным документам штаб бригады должен был находиться непосредственно в Проскурове, однако на самом деле он располагался в деревушке Череповка. Сама же бригада привольно разместилась на полях между деревней и одноименной железнодорожной станцией, захватив в свой район старинное село Велика Калинивка и поселок МТС Череповая.

Несмотря на не самый теплый февральский день, Семен Михайлович наотрез отказался от автомобиля и двинулся в инспекционную поездку верхом. Он справедливо полагал, что прямых дорог в России не существует, да и не существовало аж со времен татаро-монголов, ну а верхами да по замерзшей земле – руби наметом куда тебе надобно! Лишь бы сугробы неглубокие…

Сугробов в конце февраля тридцать шестого года было немного – зима выдалась не снежная, так что инспекционная группа шла ровным аллюром, делая в среднем километров по десять-двенадцать в час. Буденный оглядывал пустую ровную степь и с наслаждением вдыхал тонкий, сухой, чуть морозный воздух.

– Ить, как на Дону, – буркнул он в усы, широко улыбнулся и вдруг помрачнел. На ум пришла супруга – красавица актриса[35]. Чертовка неблагодарная! Верно Саньча Сталин всю эту актерскую братию «фиглярами» да «скоморохами» кличет! За самым-самым редким исключением…

«Как вы не понимаете: я – творческая натура, – вспомнились слова Ольги. – Мне необходимо бывать среди тех, кто понимает меня и разделяет мои взгляды…» Взгляды – ха! Шубка соболья да золота пять фунтов – вот и все твои взгляды! А бросить не могу – тянет к ней. Вот равно как мыша к козюле!

– Стой, кто идет!