Катриона же в силу своей неопытности не знала, каким образом женщина может управлять мужчиной, так, чтобы он об этом даже не догадывался. Патрик был бы поражен, если бы узнал, что плакала она не от того, что он сделал, а оттого, что он оказался сильнее ее.

Он снова притянул девушку к себе и обхватил груди.

– Нет! – запротестовала Кэт, но Гленкирк, не обращая на нее внимания, сильнее сжал ладонь и прошептал:

– У тебя самая лучшая грудь из всех, что я встречал.

Его руки спустились ниже, к подрагивающему животу, пушистому холмику…

– Нет! Не надо больше! – воспротивилась Катриона.

Мягко усмехнувшись, он приподнялся на локте, раздвинул ей ноги пошире и принялся перебирать пальцами ее влажные складки.

– Разве тебе не понравился урок номер один, дорогая?

Извернувшись всем телом, она снова попыталась освободиться от его руки.

– Когда я расскажу отцу, как ты меня изнасиловал, он тебя убьет!

– Нет, милая, даже не надейся. Он благословил меня делать с тобой все, что угодно, так как знает, что я выполню условия брачного соглашения и женюсь на тебе, чего он, собственно, и ждет.

Катриона понимала, что Патрик прав, и это приводило ее в неистовство.

Он ближе притянул ее, завладел искусанными губами и целовал до тех пор, пока она не закричала от боли. В тот же миг его губы стали мягкими и нежными, а прикосновение восставшей плоти к бедрам побудило их раздвинуться, поясница выгнулась, чтобы оголодавшая укромная пещерка смогла принять член.

Глядя на все это, Патрик Лесли мягко усмехнулся:

– Бог мой, Кэт, да ты просто маленькая голодная сучка! Пожалуй, ничуть не меньше Фионы охоча до мужчин.

Оба ее кулачка заколотили по его гладкой, лишенной волос груди, что снова рассмешило Патрика, и он принялся мягко усмирять ее сопротивление, пока оно не сменилось податливостью.

В конце концов, насытившись, он заснул. Кэт не могла выбраться из его крепких объятий, поэтому смирилась и вскоре тоже уснула.

Ранним утром, едва проснувшись, граф снова овладел девушкой, хотя все ее тело уже болело, а между ног саднило. Поняв это, Гленкирк сходил за ванной из обитого железом дуба, поставил ее перед огнем камина и, сопровождаемый удивленными взглядами, принялся носить из кухни емкости с горячей водой. Когда ванна наполнилась почти до краев, Патрик достал кусок сладковато пахнущего мыла и, подняв Кэт на руки, опустил в воду, не удержавшись от комментария:

– От тебя несет как от шлюхи из борделя.

– Тогда ты должен чувствовать себя как дома, – съязвила Катриона.

Патрик снял с постели белье, вынес в прихожую и застелил кровать свежими простынями с ароматом лаванды. Потом он покинул комнату, а когда вернулся, в руках у него был кубок. Она уже к этому времени, приняв ванну, сидела у камина, завернувшись в полотенце.

– Выпей.

– А что это?

– Сладкое красное вино с взбитыми яйцами и ароматными травами.

Напиток оказался таким изысканно вкусным, что Катриона осушила весь кубок. Забрав влажное полотенце, Патрик поднял Кэт на руки, перенес в постель, уложил на прохладные простыни и накрыл одеялом.

– Постарайся заснуть, дорогая: ночь была длинная.

Нагнувшись, он поцеловал Катриону в лоб, и она спросила:

– А ты куда?

Патрик Лесли собирался ответить, но Кэт уже уснула. Постояв несколько минут у кровати, глядя на свою спящую невесту, он думал о том, как любит ее и как ее напугал, но он не собирался рассказывать ей о своих чувствах. Женщин лучше держать в неведении – тогда ими проще управлять. И он не выдержит, если она скажет, что ненавидит его.

Он тоже вымылся, оделся и спустился в кухню. Конелл был уже там и хотел встать при его появлении, но Гленкирк его остановил и обратился к его сестре:

– Эллен, дорогая, дайте и мне миску этой замечательной овсянки, которой наслаждается ваш брат.

Служанка подала ему кашу, и, прежде чем приняться за еду, Патрик сказал:

– Конелл, я бы хотел, чтобы ты съездил сегодня в Гленкирк и привез для меня и Катрионы одежду. Мы проведем здесь несколько недель. Эллен спросит, что ей нужно, и я запишу.

– Я умею и читать, и писать, милорд, – холодно заметила служанка. – Если вы не против, я предпочла бы написать леди Хей сама.

– Очень хорошо, – улыбнулся Патрик. – Не осуждайте меня. Я же люблю ее, и вы это прекрасно знаете.

– Но вы наказали ее, милорд…

– Всего-то с дюжину розог по аппетитной попке. Пусть знает, кто в доме хозяин.

– Дюжина?

– Она заслужила гораздо больше, но я решил проявить милосердие.

– Да уж, – согласилась Эллен. – Только вот что я вам скажу: когда она была ребенком, порка ни к чему хорошему не приводила. После наказания она только еще больше распалялась.

– С тех пор ничего не изменилось, – усмехнулся граф.

Эллен написала леди Хей записку, в которой просила прислать несколько перемен нижнего белья, пару мягких полотняных рубашек, полдюжины ночных кружевных рубашек из приданого Катрионы, бархатный халат, домашние туфли и несколько кусков туалетного мыла. Ее подопечная, убегая из Гленкирка, догадалась захватить с собой расческу для волос, а также зубную щетку, пользоваться которой ее научила прапрабабушка.

– В списке не слишком много всего, но я буду здесь и постираю, если надо. Все это не займет много места, так что проблем не будет, – сказала служанка, передавая листок.

Граф поблагодарил Эллен и повернулся к Конеллу.

– Отведи Бану и кобылу твоей сестры обратно в Гленкирк. Я хочу, чтобы здесь остались только две наши лошади.

– О, милорд, – взмолилась Эллен, – не забирайте у нее Бану. Она так любит кататься верхом.

– Она получит свою лошадь, когда мы вернемся обратно в Гленкирк. Не хочу предоставлять ей шанс сбежать от меня. Мы останемся здесь до тех пор, пока она не понесет моего ребенка. После этого я отвезу ее домой и женюсь.

Эллен вздохнула.

– Она рассердится, милорд.

– Я сейчас уеду на охоту, так что буду избавлен от ее гнева, – сухо ответил Гленкирк.

Кэт проснулась ближе к вечеру. Конелл уже вернулся, поэтому первое, что увидела девушка, была Эллен, которая стояла на коленях перед небольшой коробкой и вытаскивала из нее какие-то вещи.

– Что это ты делаешь? – спросила она сонно.

– Да вот убираю вашу одежду и белье, милая. Конелл только что привез все это из Гленкирка.

Кэт, окончательно проснувшись, села в кровати.

– А где Патрик?

– Уехал еще на рассвете охотиться на оленя.