Но никакого, хоть отдаленно похожего адреса в записной книжке не было. Теперь, повнимательней вглядевшись в густо исписанные страницы, Лиза поняла, что эта книжка отличалась от той, что испарилась из их квартиры неведомо куда: да, тут были адреса, телефоны и дни рождения их общих знакомых (Андрей был очень внимательным другом), но, помимо них, постоянно попадались и какие-то другие записи: инициалы, напротив которых стояли телефонные номера. И все. Лиза насчитала восемь таких номеров. Положив книжку перед собой, она какое-то время неподвижно просидела, подперев голову рукой и глядя в пространство, потом, встряхнувшись, вновь углубилась в поиски, хотя и сама бы не смогла объяснить, что именно она ищет в этих нехитрых вещах, предназначение которых теряет всякий смысл с уходом их владельца. Разговорник она не стала листать, а поступила проще — подняла корешком вверх и встряхнула. Из него выпал какой-то плотный глянцевый листок и, медленно кружась, осел на стол. Это была фотография, вернее, ее косо срезанная часть. Лиза глядела на раскинувшуюся на кровати обнаженную женщину: стройное тело выгибалось в чувственной истоме, нога с высоким Подъемом и нежными лепестками пальцев свешивалась с постели, подчеркивая изгиб бедра; крепкая грудь свидетельствовала о молодости, здоровье и цветущей красоте. Должно быть, и лицо женщины по красоте не уступало телу… но фотография была косо обрезана ножницами, и Лизе оставалось только гадать, видела ли она эту торжествующую плоть где-нибудь при иных обстоятельствах, или они, две молодые женщины, ничего не зная друг о друге, так и обитали в двух никогда не соприкасающихся мирах.

Такие фотографии обычно не надписывают на память.

Или надписывают?

Она повернула глянцевый квадратик незапятнанной стороной.

Там, на обороте, не было никакой дарственной надписи.

Зато было кое-что другое.

Цифры.

«219. К-1718», — было выведено там аккуратным почерком Андрея.

На этот раз даже не телефон.

Лиза таращилась на черные цифры на издевательски-девственном фоне, но в голову ничего не приходило. Словно все события последних дней вообще отняли у нее способность логически мыслить.

Номер машины? Нет.

Лотерейный билет? Глупости.

«Сейчас у меня разорвется голова», — отрешенно подумала она.

Лиза в рассеянности поднесла руку к телефонной трубке и, поколебавшись, набрала один из безымянных телефонных номеров. Никого… Пропустив шесть гудков, она положила трубку и, после мгновенного замешательства, набрала еще один номер, второй в списке.

— Да? — отозвался в трубке женский голос.

Голос был молодой, и в сознании у Лизы он почему-то связался с обезглавленной фотографией у нее на столе.

Она уже импульсивно дернула рукой, чтобы бросить трубку, но вдруг, неожиданно для себя, произнесла:

— Простите, можно Андрея?

— Андрея? А он… а его… тут такой не проживает, — отозвался голос, и в нем Лизе послышались нотки растерянности.

— Простите, — вновь повторила она, — я, вероятно, ошиблась номером.

И положила трубку.

Звонить по остальным номерам было ни к чему — она была больше чем уверена, что вновь услышит нечто в этом роде… фальшь в молодом женском голосе.

Она вновь застыла в неподвижности, глядя в окно, где в каменном мешке институтского двора выбросило почки упрямое дерево. Чем-то оно было для Лизы очень важным — может, тем, что дружелюбно заглядывало в комнату, сколько она себя тут помнила? Тем, что каждое лето вновь зеленело вопреки окружающему неприютному миру? Или тем, что каждый раз представало в новом облике?

За ее спиной хлопнула дверь, и в комнату решительным мужским шагом вошла Катюша.

— Монстр на месте? — деловито спросила она.

— Вроде да, — отозвалась Лиза, — но что-то он сегодня тихий.

— Может, он уже помер? — жизнерадостно предположила Катюша. — Вот было бы кстати. И на вокзал этот поганый тащиться не придется.

— Какой вокзал?

— Да Петрович тут ехал с метеостанции и оставил в камере хранения сумку, чтобы не тащить все сразу. А в сумке бутыль со спиртом. А горючие вещества в камере хранить не разрешают. Вот Петрович и подбил шефа, чтобы тот меня послал ее из камеры выручать. А то его сразу загребут, говорит. У него вид подозрительный. Его и так всегда менты останавливают.

— Такая карма, — машинально отозвалась Лиза.

Петрович мог пробить кулаком стенку, но хилого шефа при этом боялся панически.

— А то, если монстр уже копыта откинул, я домой поеду. Пусть хоть весь вокзал взорвется, мне- то что? Черт, Петрович забыл мне номер камеры сказать, придурок. Код сказал, а номер — нет.

— Номер… — тихо повторила Лиза.

— Лизка, ты чего?

— Точно — номер. И код. И Ярославский вокзал.

Она вскочила и торопливо начала натягивать пальто, не попадая в рукава.

— Ты куда? — удивилась Катюша.

— Мне нужно идти.

Она подскочила к столу и, сгребя весь хлам в одну кучу, ссыпала его обратно в пакет. Прижав пакет к груди, она выбежала из комнаты, не сказав больше ни слова ошеломленной Катюше.

До «Комсомольской» было всего ничего. Когда она вышла из метро на площадь трех вокзалов, пошел дождь. Мостовая тускло отсвечивала в лучах фар проносившихся мимо автомобилей, фонари на площади мерцали сквозь водяную завесу, точно маленькие полупрозрачные привидения, а люди, снующие туда-сюда, казались и вовсе бесплотными.

Вокзал всегда нагонял на Лизу тоску. Тут, на распутье, шла какая-то подозрительная жизнь, словно благополучный мир, окружавший ее, обернулся своей мрачной изнанкой. Размалеванные проститутки, бомжи, карманники, нищие всех мастей и калибров… Беспризорные детишки — и кое-кто из них младше ее Максимки.

В камере хранения было малолюдно. Ряды ячеек, скрывающих чьи-то чужие тайны, застыли в неподвижном молчании — почти все закрыты, и лишь некоторые бесстыдно выставляют на обозрение пустое нутро. Она прошла по проходу, сжимая в ладони жетон и стараясь держаться как можно естественней. Однако, похоже, беспокоилась она зря — никому не было дела до бледной молодой женщины в черном пальто, беспокойно вглядывающейся в номера ячеек. Наконец она добрела до двухсотых номеров и, отыскав нужный, остановилась. Если камера окажется открытой, значит, все не так страшно. Ей просто что-то померещилось. Глупости, дурацкое совпадение.

Но камера была закрыта.

Она оглянулась — в проходе никого. С той стороны, за двойным рядом ячеек, слышались чьи-то голоса, но раз ей отсюда никого не видно, то и ее оттуда заметить нельзя.

Опустив жетон в щель, она дрожащими пальцами набрала шифр. И вновь ее подсознательное ожидание обманулось — шифр сработал. Раздался тихий щелчок, и камера отворилась.