Льву Толстому принадлежит образное высказывание, что 1825 год сыграл роль магнита, который вытащил все железо из русского народа. Речь шла о нескольких сотнях декабристов, казненных и сосланных за попытку заменить царя. Что же тогда можно сказать о сталинском терроре, эпохе застоя, уничтожавших и пресекавших всякое проявление инакомыслия?

Вот истории намек, добрым молодцам урок!

К несчастью, как верно подметил кто-то из великих, единственный урок истории заключается в том, что из нее не извлекают уроков.

* * *

Грязная, запятнанная противоестественным грехом старческой девственности Тетиве, страшила, возомнившая себя спасительницей зулу, подпрыгнула, завыла и коснулась метелкой Дингисвайо, преданного друга Мбенгу. Могучий Слон сразу понял, что предстоит. Сначала непокрытая самка гиены занюхает до смерти всех моих последователей, потом объявит меня главным колдуном.

О горе: понимание бессильно отвратить неизбежное. Воины импи, которое Мбенгу водил в набеги, набирались из всех кланов и сейчас разбросаны по десяткам селений-краалей. И кто знает (у Могучего Слона вдруг с тоской забилось сердце), не вынюхивают ли их сейчас в родных их селениях точно так же, как здесь… Теперь поздно что-либо предпринимать. Сам виноват: поставивши жабу вождем над собой, нечего пенять на то, как она прыгает.

Радостный крик толпы огласил окрестности, и люди, стоявшие рядом с Дингисвайо, отпрянули от него. Четверо стражей с нобкерри, дубинками с утолщением на конце, которые использовались для казней, схватили обнаруженного колдуна, обезоружили и подвели к вождю.

— Почему ты навлек заразу на наш скот?

— О Ндела! Если я и сделал это, то по неведению, волею злых сил!

— Змею боятся даже тогда, когда у нее нет дурных намерений. Признаешь ли ты, что в твоей душе затаилось уМниама, красное зло?

— Если так свидетельствуют добрые духи устами Тетиве, смею ли я утверждать обратное?!

Мбенгу заскрежетал зубами от досады и бессилия: конечно, Дингисвайо, глупый буйволенок, не может отрицать или даже сомневаться в своей виновности, коль его обвиняют предки. Раз ворожея объявила, что он — колдун, значит, так оно и есть. И не важно, сознательно он творил зло или против своей воли.

— Пусть свершится праведный суд! — возвысил голос Ндела. — Те-Кто-Пришел-В-Этот-Мир-И-Ушел-В-Другой-Раньше-Нас — указали на тебя, Дингисвайо, как на вредоноса. Заслуживаешь ли ты смерти?

— Да, о вождь…

— Что скажете, зулу?

— Погибель колдуну! — взревела толпа.

— Пусть губы, которые шептали заклинания, больше их не шепчут. Пусть язык, который толкал воздух, извергая злобу, ненависть и зло, больше его не толкает. Пусть уши, которые наслаждались предсмертным мычанием наших коров, больше не слышат. Пусть глаза, которые видели оскудение клана, больше не видят. Мсусени! Возьмите его, — подал вождь ритуальный сигнал начала казни.

Палачи схватили осужденного, подняли на руки и понесли к загону для скота. Перед забором из тяжелых крепких столбов торчали вбитые в землю тонкие колья с заостренными концами. Раздвинув жертве ноги, исполнители приговора с силой насадили не сопротивляющегося Дингисвайо на один из них.

Ту же участь разделили остальные сподвижники Мбенгу, командиры десятков и сотен в его импи. Никто из них не отбивался. Их родители, жены, дети, близкие, друзья не проронили ни слезинки, не то чтобы пытались протестовать при виде распятых, похожих на чучела фигур, нелепо торчащих на жердях.

А чего им, собственно, протестовать и плакать? Чародеев уничтожили для всеобщего блага. Скот не будет больше дохнуть, а колдун, очищенный пытошными муками, придет в потусторонний мир как обычный мертвец, и никто из предков не станет пенять ему на грехи. Жаловаться на несправедливость ему нечего, смерть на тонком колу — самая легкая, какая только может быть уготована зловреду. Час мучений — детская игра по сравнению с истязаниями, которым подвергают себя юноши при обряде инициации, так что терпеть боль зулу умеют. Всего-то надо сцепить зубы на часок-другой — и благопристойно затихнуть. Тогда трупы, колья и землю у их основания, куда стекала нечистая кровь, сожгут, пепел бросят в быстротекущую реку Умфолози, чтобы ничто не осталось во владениях племени.

И когда пройдет положенный срок траура, можно будет даже пожалеть о том, какими примерными членами клана были Мпеле, Матубене, Нксумало, Дингисвайо и прочие, покуда не сделались колдунами…

Взгляд из XX века

Зададим себе вопрос: почему в средневековье и новое время (да и в древности) рабовладельцы так любили покупать негров? И в особенности почему испанцы, португальцы, потом англичане и американцы именно африканцев привозили для заселения Нового Света?

Ведь можно было заставить работать на шахтах, рудниках, плантациях местное население Южной и Северной Америки, это обошлось бы куда дешевле, чем привозить работников из-за океана.

И пытались заставить! Не получалось!

В некоторых ученых исследованиях походя объясняется этот феномен: аборигены островов Карибского моря, южноамериканской сельвы и пампы, североамериканских прерий и лесов были частично уничтожены конкистадорами и пионерами «освоения» Дикого Запада, частично оттеснены в джунгли, болота, скалистые горы и бесплодные резервации. Те, кого обратили в рабство, быстро вымерли, так что пришлось на их место привозить негров.

А почему, интересно, африканцы не вымерли в тех же скотских условиях да еще в чужом для себя климате?

Еще один стандартный, никем не подвергаемый сомнению ответ: храбрые индейцы предпочитали гибель рабству. Действительно, попробуй приведи к покорности хозяину смельчака из североамериканского племени сиу, который бросался в бой один против ста с кличем: «Сегодня славно сразиться, сегодня славно умереть!»

Да неужто африканцы были трусами?! Масай, выходивший против льва в одиночку с копьем? Пигмей, подкрадывавшийся к слону и вспарывавший ему брюхо или подрезавший поджилки? Зулусы, громившие отборных английских «томми», хотя у них были лишь метательные дротики-ассегаи, у белых же — пулеметы и винтовки?

Нет, дело не в нехватке мужества…

Вся жизнь африканских племен, как тело на позвоночном столбе, держалась на сложнейшей системе обычаев, традиций, запретов, главным законом которой было — беспрекословно повиноваться воле предков и тех, кто говорит от их имени, — вождей и ведунов. У индейцев, несмотря на столь же сложный конгломерат верований и табу, касики и шаманы не имели такой власти. У них вообще не было вождей в прямом смысле слова, только совет старейшин, в который можно было выбрать любого храбреца.

Судьба бросала чернокожих рабов под ярмо белого человека по-разному. Редко их захватывали в плен с боя, куда чаще корольки и жрецы продавали подданных, давая наказ слушаться новых владельцев во всем. И привыкшие к повиновению бедняги подчинялись — как и тогда, когда их казнили по обвинению в чародействе…