Слушатели её — снова солдаты. Теперь уже другой, очередной войны. Они бьются за свою земную долю, за пашни и заводы против эксплуататоров — помещиков, кулаков, заводчиков. Пока они объединены одной волей, мечтой в светлое будущее и жестоко противостоят своим же братьям, также неистово воюющим под белыми знамёнами против большевиков, против Антихриста, за Веру, Царя и Отечество. Схлестнулись две лавы, два непримиримых воинства.

Одни разворачивались в марше, затыкали кричащие от боли и ненависти рты, понимая, что в этих обстоятельствах словесной не место кляузе. Строились в колонны и под гармошечку, плюнув на всё, в предсмертной агонии отплясывали:

И вслед за неистовым Маяковским и умирающим от тоски, голода и сердечной недостаточности Блоком Господь благословлял обе рати на братское самоистребление. Русский философ и публицист белого стана Иван Ильин писал: «Гражданская война подобна землетрясению: всё колеблется, всё рушится, с тою только разницей, что люди сами вызывают это нескончаемое землетрясение и бушуют в нём. Создаётся впечатление, что люди так заражают друг друга ненавистью и жаждой мести, что все нравственные тормоза и общественные устои постепенно парализуются или вовсе отбрасываются. Тогда торжествует злая воля. Никто более не думает о примирении. Товарищ из народа более не является таковым. Враг в интернациональной войне никогда не удостаивается такой ненависти, как враг-земляк в гражданской войне. Нигде так не борются за уничтожение врага, как здесь, где пленных часто уничтожают, где нередко встретишь людей, которые похваляются количеством убитых врагов-сограждан.

Это также время всеобщей потери нравственности. Законы молчат или непрестанно меняются. Правовое сознание не успевает за ними и сдаётся. Никто не знает, что правомерно, что должно, что разрешено, а что не разрешено. Уголовники открыто выступают и беспрепятственно бесчинствуют. Они стремятся присоединиться к обоим фронтам, что им и удаётся; они проникают повсюду и увлекают нравственно слабых. Поэтому это время малого и большого авантюризма. Этих людей, авантюристов гражданской войны, надо было наблюдать непосредственно, лично, чтобы понять их природу: честолюбивые и алчущие власти, совершенно лишённые корней, деморализованные, они делают из гражданской войны профессию; бедность собственного народа им ни о чём не говорит; всеобщую разруху страны они даже не замечают; разрушение национальной культуры им безразлично. Это безродные карьеристы, которые привыкают купаться в крови и которым всё равно, где добывать деньги».

И вот, дорогой читатель, в этом кроваво-красном тумане и месиве, где брат шёл на брата, а сын на отца, наша героиня поёт солдатам одного из станов — красногвардейцам:

Вольно, свободно разливается её голос. Трепещет, как косынка на ветру, её вибранта, прибавляя волнения и драматизма. И неправильности языка, эти невесть откуда взявшиеся гласные «А», «Я», «Ы», «И», наполняясь дыханием сильного голоса певицы, становятся настолько естественными и единственно правильными, эмоционально и художественно верными, что слушателю и зрителю только и остаётся, что волноваться и восхищаться да втайне от командиров и комиссаров думать не о великой идее и мировой революции, а о родной деревне, о жене и детях, о родимой сторонке.

Солдаты-красногвардейцы сидели и стояли перед ней как заворожённые. В них, охваченных стихией войны «за рабочее дело», «за землю», «за лучшую долю», проступали черты сыновей своих матерей, женихов своих невест, мужей своих жён и отцов своих детей. Певица удивительным образом смешивала в этом, казалось бы, банальном, тысячу раз петом и слышанном жестоком романсе торжество бури, той самой, захватившей их и не отпускающей к семьям и земле, и трагедию личной человеческой любви.

Трагедия нарастает. Наступает кульминация. Всем уже понятна судьба пловцов — они обречены. Но любовь выше. И ненависть — выше. И снова они, эти два сильных чувства, мятутся и пытаются одолеть характеры Её и Его.

Певица неожиданно чуть ослабляет голос и напряжение драматизма и спрашивает Его:

Особенно проникновенно звучит: «Почему ж, дорогой мой?» Певица словно замирает, оглядываясь в самую глубину своей души и видя там образы любимых, которые покинули её по своей и чужой воле, вопрошает с ещё не потерянной надеждой. Казалось, вот сейчас Он кинется ей в ноги, покается и их любовь и счастье будут спасены. Но: «Ты вспомни, изменщик…» — звучит как приговор судьбы, от которой не уйти — она сильнее и неотвратимее волн и бури.

Последний куплет звучит уже неким фоном трагедии. Тихий пейзаж после бури с обломками корабля на выглаженном волнами песке и хлопьями пены на тихой воде…

Однако был в этом городском романсе и ещё один куплет:

Его Русланова отмела. В сердечной и роковой песне, родившейся после обработки классического жестокого романса, поножовщина была лишней. Русланова одним махом буквально вырвала романс из блатного репертуара, наполнила светлыми мотивами. Вдохнула в него ту чистоту и благородство подлинно народного духа, без которого он так бы и остался среди «мурок» и «одесских кичманов».

Первоначально романс обработал некогда знаменитый музыкант Яков Пригожий[13]. В 70-е и 80-е годы XIX века Пригожий создал цыганский хор и с ним выступал в знаменитых московских ресторанах «Яр».

«Яр» тогда имел по Москве целую, как сейчас сказали бы, сеть: на Кузнецком Мосту, на Божедомке, в Петровском парке. И везде пели цыгане и модные русские певцы и певицы. Яков Пригожий был при «Яре» своего рода арт-директором. Обладая великолепным вкусом и даром музыканта, он прекрасно аранжировал для своих голосов те или иные песни, романсы, зачастую вытаскивая их почти из небытия. Именно он вернул на сцену и сделал популярными и вот уже второй век любимыми народом «Когда я на почте служил ямщиком…», «Мой костёр», «Коробейники», «Что ты жадно глядишь на дорогу…», «Не для меня придёт весна…» и многие другие песни. «Яр», а точнее «Яры» были любимым местом московской богемы. На протяжении лет здесь бывали Пушкин, Чехов, Горький, Куприн, Шаляпин, Распутин, Савва Морозов. Не одного офицера с роковой цыганкой на коленях увозили в метель бешеные кони именно отсюда. И пропадала удалая голова, шли с молотка целые состояния, проигрывались в карты дома, усадьбы и деревни…