Нарушение режима грозило холодным карцером с пониженной нормой питания — реальной возможностью получить туберкулез, нарушение тюремного «закона» могло повлечь калечащее избиение или изнасилование. Перехваченная оперчастью записка добавляла лишние годы до «звонка», а лишняя фраза сулила удушение подушкой или перерезанное заточенной ложкой горло.

Так вот Попов как опытный сотрудник уголовного розыска знал обычаи и закономерности звериной зэковской жизни, но, читая обзоры, испытал чувство постоянного посетителя зоопарка, вошедшего вдруг со служебного входа и окунувшегося в подробности приготовления кормов, ветеринарных осмотров и забоя животных, технологии противоэпидемиологических прививок, процедур выбраковки, разборов случаев заболевания бешенством…

Он считал, что его трудно чем-нибудь удивить, но сейчас удивлялся и собственной неосведомленности, и остроте происходящих за каменными стенами чрезвычайных происшествий, и нечеловеческой сути совершаемых людьми поступков, и многочисленным недосмотрам, просчетам и ошибкам контрольно-надзирающего состава. Он обратил внимание, что об ошибках сотрудников спецопергрупп в обзорах не сообщалось, и спросил у Викентьева: почему?

Валера думал, что подполковник скажет о высокой подготовке и чрезвычайной выучке номеров внутреннего круга, но ответ был гораздо прозаичней.

— А кто их выявит, наши ошибки? — после короткого раздумья буднично произнес Викентьев. — Кто на нас пожалуется? Да и вообще…

Аккуратный подполковник замолчал, как бы раздумывая — говорить дальше или нет.

— Мы ведь работаем там, где законы уже не действуют. За чертой всего… Не понял?

Викентьев открыл ящик стола, порылся в бумагах и протянул Попову книжку в синей обложке.

— Читал? Уголовно-процессуальный кодекс. Раздел пятый — «Исполнение приговора». Но про исключительную меру там ни слова! Нет, ты посмотри!

Попов машинально взял книжку, полистал пятый раздел.

— Убедился? — спросил Викентьев, как будто Попов впервые заглядывал в УПК. — А возьми Конституцию… Какие права и обязанности имеет гражданин, приговоренный к расстрелу? Есть в Конституции такая статья?

Валера так же машинально покачал головой.

— Вот видишь! А где есть?

— Не знаю.

— А я знаю. Нигде нет! — Викентьев забрал УПК и бросил его обратно в ящик. — А в газетах как пишут? Такой-то приговорен к исключительной мере наказания, и точка. Потом еще сообщение: дескать, приговор приведен в исполнение. Что между этим «приговорен» — «исполнен»? Мрак, темнота! Оттого и разговоры дурацкие ходят: мол, на самом деле никого не расстреливают, ссылают на урановые рудники… Дурачье! Как будто смертник станет работать… На рудниках свободные люди по доброй воле вкалывают, я как-то раз столкнулся… За большие деньги здоровье продают, и каждый надеется самым умным оказаться: заработать хорошо и вовремя уехать. Да… Не о том речь! Нет никаких законов про это дело, гласности никакой тоже нет, общественное мнение никак не определится: нужна исключительная мера, не нужна… А приговоры выносятся, и мы существуем, это и есть реальность.

— Как же без закона-то? — Попов никогда не задумывался над тем, о чем сказал Викентьев, и сейчас был ошеломлен открывшейся проблемой. — За чем же прокурор надзирает?

— Да вот так. Вместо закона — наши приказы да инструкции. А прокурор… Он смотрит, чтобы приговор суда исполнили — это раз, чтобы расстреляли того, кого следует, — это два и чтобы инструкцию при том соблюли — это три!

Викентьев встал, давая понять, что разговор заканчивается.

— Скоро сам все узнаешь… Через пару месяцев Лесухину отклонят помиловку — вот и будет для нас работа…

На прощание подполковник протянул руку и сильно сдавил ладонь Валеры Попова.

Каждое задание по линии спецопергруппы «Финал» было событием чрезвычайным, а потому достаточно редким, как и все чрезвычайное. В перерывах между ними сотрудники группы выполняли свои прямые служебные обязанности. Попов занимался розыском преступников, совершивших тяжкие посягательства против личности.

Сейчас их отделение работало по делу с кодовым наименованием «Трасса». Бандиты останавливали в безлюдном месте автомобиль, убивали водителя и захватывали машину. В последнем случае погибла целая семья, жена и четырнадцатилетняя дочь перед гибелью изнасилованы. К установленным наверняка четырем эпизодам предположительно добавлялись девять фактов пропаж автомобилей вместе с пассажирами.

«… Резцов и Колесникова, Кошелев, Тимонин и Терновая, Иващенко, Тер-Маркарьян…» — никто не знал, насколько вырастет этот скорбный список.

Преступники действовали под видом сотрудников ГАИ. Хотя во всех документах, выходящих за пределы управления, содержалась реабилитирующая оговорка «под видом», существовала версия, что в банду входят работники милиции. Эту версию и отрабатывал Валера Попов.

Он внимательно приглядывался к коллегам и по другой причине: было интересно, кто еще входит в группу «Финал». Викентьев сказал, что там есть хорошо знакомые люди, но не назвал — дескать, придет время, сам увидишь.

Попов исподволь наблюдал за окружающими. Кто же? Сергеев? После разговора в пельменной он был почти уверен в этом. Иногда, глядя в непроницаемое, с жестким прищуром лицо майора, Валера думал, что тот вполне может выполнять функции первого номера.

Кто еще? Замкнутый, резкий, проверенный в серьезных делах Тимохин? В последнее время он смотрит как-то значительно, с намеком… Или бесшабашный весельчак Женя Гальский, заговорщически подмигивающий при невинном приглашении в столовую на обед? А что, ему сам черт не брат!

Догадки сменялись сомнениями, даже насчет Сергеева уверенность временами пропадала: может, он по заданию Викентьева вслепую прощупывал новичка, а может, только осведомлен о деятельности группы и не больше…

«Вычислить» участников «Финала» не удавалось: тайные роли могли обнаружиться не раньше, чем группа соберется для выполнения задания.

«Что ж, — решил Валера, — подождем…»

А вот насчет тех, которые «действовали под видом…». Они не оставляли свидетелей, тщательно заметали следы и рассчитывали остаться невидимками. Но этот расчет мог оправдаться только в том случае, если бы они разбойничали на обратной стороне Луны.

Их было четверо, двое в милицейской форме. Мозаичная картинка, сложенная из осколков впечатлений, случайно запавших в память заправщице бензоколонки, официанту придорожного ресторана, шоферу-дальнобойщику и его напарнику, мальчику, выпасавшему козу на обочине, — была неполной, к тому же пробелы приходились на важные места: лица, погоны, марку и цвет автомобиля. Цвет, впрочем, называли с оговоркой: «кажется, красный».

Случай помог уточнить детали. На месте убийства семьи нашли осколки фары. А через день в одной из окрестных лесополос обнаружили автомашину потерпевшего с разбитой фарой и смятым радиатором. Видно, преступники не рискнули с явными признаками аварии въезжать в город.