Я жадно схватила трубки, но не сразу смогла их открыть. На них были выгравированы символы, некоторые из которых я знала, хотя они слегка отличались от тех, которые я видела раньше. На концах трубки был глубоко вырезан один знак.

Гравировка, казалось, была менее затронута временем, чем сами трубки. Здесь была тонкая вязь буквенной руны — только я не могла ее прочесть — обвивавшейся вокруг маленького, но четкого рисунка меча, перекрещенного жезлом власти. Я еще ни разу не видела эти два символа в такой комбинации, потому что у Мудрых женщин жезл был знаком волшебницы, а меч

— знаком воина, а такой контакт знаков женского и мужского считался бы неприемлемым и неприличным.

При более внимательном изучении я наконец нашла чуть заметную щелку и с большим трудом раздвинула тугие захваты. К своему великому удивлению, я увидела, что хоть свитки и целы, но я не могу их прочесть.

Эти руны были, видимо, личной записью какого-нибудь мага, который сам придумал код, чтобы лучше сберечь свои секреты.

В начале и в конце каждого свитка перекрещенные мечи и жезлы были отчетливо выделены цветом: меч — красный, жезл — зеленый, тронутый золотом. Это убедило меня, что свитки не от Тени, потому что зеленый и золотой от Света, а не от Мрака.

Рисунок удивил меня, потому что здесь в противоположность изображению на трубке меч лежал поверх жезла, как намек, что главным для рисовавшего было действие, а Власть не вела, а следовала позади. Под символом были выведены широким пером буквы, которые были понятны — по крайней мере, они складывались в читаемое имя, только я не знала, чье — народа, места или человека. Я несколько раз повторила его вслух — может, его звучание пробудит что-нибудь в моей памяти:

— Хиларион.

Нет, это ничего не означало, и я не разу не слышала этого слова от Утты. Но она ведь очень мало говорила о своем прошлом, она была сосредоточена на том, чему учила меня. Расстроенная, я снова свернула свитки и уложила их в трубки.

Не вставая с места, я прижала руки к кристаллу в слабой надежде, что почувствую под ладонями тепло и зеркало покажет мне то, что я хочу знать. Но этого не произошло, и я убрала шар в сундук вместе с жезлом, который чужим лучше не трогать, потому что такой жезл Власти отвечает только тому, кто приспособил его для своей службы.

На пятый день в мою палатку пришли две женщины. Они смело вошли, не ожидая моего разрешения. Они несли тяжелый кувшин с горячей водой и таз для купанья. За ними вошла третья женщина с перекинутой через руку одеждой. Она же несла поднос с несколькими горшочками и коробочками.

Первые женщины были простыми членами клана, а третья, принесшая поднос с косметикой — молодая жена Айфинга, Айлия.

Она была еще очень молода, совсем девочка, но держалась надменно, выставляя вперед маленькие груди, покрытые толстым слоем краски. Рисунок на них изображал ярко-красные цветы, а соски в центре цветка блестели, как будто в краску были добавлены крошечные чешуйки драгоценного камня. Это была вызывающая картина, еще более варварская, чем у других.

Ее взгляд был резким, еще более недружелюбным, чем я встречала до сих пор, как Утта взяла меня в ученицы и компаньонки.

Губы Айлии вытянулись вперед, когда она глядела на меня долгим, оценивающим и явно враждебным взглядом.

— Пора.

Она первая прервала молчание, и я подумала, что ей очень не хочется делать то, что она должна была сделать, хотя я не спрашивала, что именно.

— Мы несем старую в назначенный ей дом. Мы оказываем ей почтение…

Поскольку я не знала их обычаев, то сочла за благо идти, куда ведут. Я позволила им вымыть меня горячей водой с пригоршней мха, который растягивался от влаги и использовался вместо губки.

От него исходил слабый запах, странный, но не противный.

В первый раз я не получила кожаных меховых брюк, какие носили все. Мне дали одежду, которую принесла Айлия — длинную и широкую юбку из очень старой, как мне показалось, ткани, сохранившейся благодаря металлическим нитям, в вытканном узоре кружевных листьев. Нити поблекли, так что узор был едва заметен, да и то при очень тщательном рассмотрении. Юбка была темно-синего цвета, по низу шла кайма шириной в ладонь из таких же металлических нитей.

По приказу Айлии женщины разрисовали мне груди, но не цветами, а лучами блестящего пигмента. Они не добавили к моему наряду ни одного ожерелья, какие носили сами, а покрыли меня с головой вуалью, сплетенной из потускневшей металлической нити. Когда я была одета, Айлия махнула рукой к выходу и заняла свое место позади меня.

Все племя шло процессией за санями.

Сани несли на плечах, а четырех собак, которые служили Утте, члены племени вели на поводках. В санях лежало тело пророчицы, покрытое отборными мехами.

Непосредственно за людьми, несшими сани, было свободное пространство, и Айфинг жестом приказал мне идти туда. Я повиновалась. Висма и Аторфи встали рядом со мной справа и слева. Обе были одеты в новое и раскрашены, но когда я поглядела на них, собираясь сказать что-то — не слова утешения, потому что кто может утешить их в этой потере, а просто что-нибудь дружеское — они не ответили на мой взгляд, поскольку не спускали глаз с саней. Каждая прижимала к груди обеими руками каменную чашу, каких я еще не видела. В чашах плескалась и пузырилась темная жидкость, как бы подогреваемая адским пламенем.

За нами шли Айфинг и самые главные охотники и воины, затем женщины и дети, так что мы шли к могиле всем племенем, вытянутые в линию. Здесь, вдали от горячих источников, было холодно, и под ногами лежал снег. Я дрожала в своей древней мантии, а те, кто шел рядом со мной, полуголые как в своей палатке, не показывали никаких признаков неудобства.

Наконец мы пришли к могиле. Люди, несшие сани, спустились по земляному скату в стоявшую в яме палатку и вышли оттуда с пустыми руками. Тут же Висма и Аторфи подняли свои чаши и жадно выпили всю жидкость.

Держа пустые чаши, они взялись за руки, опустились в палатку, и больше мы их не видели.

Я осознала значение их поступка только тогда, когда увидела, что люди, державшие собак, достали ножи и убили животных быстро и безболезненно. Затем они, эти мохнатые слуги тоже были присоединены к людям внизу. Я шагнула вперед — может быть, еще не поздно… Висма, Аторфи, неужели…

Алфинг крепко взял меня за плечо и держал, пока воины укладывали мертвых собак перед палаткой и прикрепляли их поводки к шестам, как будто собаки просто спят, а не заливают землю своей кровью. Как мне ни хотелось прыгнуть в яму и вывести двух женщин Утты, я понимала, что не стоит и пытаться. Они уже последовали за своей хозяйкой за финальный занавес, откуда не было возврата.

Я не вырывалась от Айфинга, а спокойно стояла, только время от времени вздрагивала от холода на этом открытом месте. Я видела, как все племя — мужчины, женщины и дети — подходили к могиле и бросали какой-нибудь подарок. Даже грудным детям матери вкладывали что-нибудь в руку и заставляли бросить. Мужчины бросали в яму оружие, женщины — золото, коробочки с душистым маслом, сухие лакомства. Видимо, каждый отдавал самое дорогое из своего личного имущества. Тогда я поняла всю полноту их уважения к Утте.