Вероника застонала, микрофон повис на проводе, и я отвернулся. Смотрел в черноту, кое-где разрываемую точками звезд, и думал, как же это, должно быть, здорово, если у тебя есть друзья. Даже если бы дом Риверосов не уничтожили — кто бы со мной попрощался? Кто пожелал бы удачи? В книгах и фильмах дружбу вечно измеряют поступками, как и любовь. Наверное, не было никого, кто объяснил бы писателям и сценаристам одну простую вещь: подвиги совершают ради себя, а вот просто подойти и пожелать удачи, когда ты решаешь перевернуть свою жизнь вверх дном, может лишь тот, кому ты дорог по-настоящему. Как эта идиотка не понимает своего счастья?

Незнакомые голоса сменяли друг друга. Одни грустили, другие веселились, некоторые не могли связать двух слов с перепоя. Вероника стояла на коленях между мной и Джеронимо, опустив голову, спрятав лицо за распущенными волосами. Я подумал было потрепать ее по макушке вывихнутой рукой, но побоялся перелома. Пускай Джеронимо утешает свою бесноватую сестру.

— Hola, бойцы! — зарокотали динамики. — Говорит полковник Мэтрикс. Я, как и все, желаю вам счастливого пути и надеюсь, вы не держите на меня зла…

— Все нормально, Мэтс, — махнул рукой Джеронимо.

— …за то, что я, по приказу, поступившему от дона Альтомирано, выгрузил из салона бочки с горючим…

— Чего? — Джеронимо пробил бы головой потолок, обеспечив нам разгерметизацию на высоте двенадцати километров, если б не ремень.

— … а также слил из баков почти все, насколько хватило шланга, — монотонно продолжал Мэтрикс. — Поскольку вы перед стартом наверняка все проверили, у вас уже есть план, и я в вас верю. Buena fortuna, Вероника! Берегите девчонку, парни. И помните, чему я вас научил.

— Снятая шкурка должна пропускать свет, — хором сказали я, Джеронимо и пара динамиков.

— Это я обеспечу, — поднялась Вероника. — Немедленно разворачивай самолет!

Я впервые с начала полета посмотрел на датчик уровня топлива.

— Нет.

— Что, твою мать, значит «нет»? — Она едва сдерживалась, чтобы не вцепиться мне в горло. — Ты слышал, что сказал придурок?

— Потому и «нет», — сказал я. — Максимум, что я успею — это осуществить более-менее мягкую посадку. И то, если нам чертовски повезет, и внизу не окажется гор, каньонов, окаменевших лесов, древних высоток…

Вероника переключилась на поникшего брата.

— Можешь сказать, на что ты вообще рассчитывал? Даже будь у тебя топливо! Куда бы ты летел? Самолеты летают по координатам, а не «куда-то на восток»! Гений, блин, головой ударенный! Или планировал проситься на ночлег к соседним домам? Со сломанным передатчиком? Да они тебя собьют, прежде чем чихнуть успеешь!

— Говорит дом Толедано, — тут же затрещали динамики. — Вы проходите слишком близко от нашей границы. Немедленно идентифицируйтесь.

Все, что я мог — это выполнить легкий дружелюбный тангаж, кивнув носом в знак приветствия. Тут же запищал сигнал низкого уровня топлива. Усиленные двигатели жрали горючку куда быстрее, чем предполагалось. Я аккуратно нажал на штурвал, и самолет пошел вниз. Сейчас главное — сесть, а уж потом можно будет сколько угодно дискутировать о бездне интересных возможностей, которые дает темная заснеженная пустыня и минус пятьдесят по Цельсию.

— Пристегнись где-нибудь в салоне, — сказал я Веронике. — Сейчас будет трясти.

— О, ты вдруг стал заботливым? Ладно. Постарайтесь хотя бы сейчас ничего не запороть.

Как только она ушла, динамики вновь ожили:

— Повторяю, немедленно идентифицируйтесь, иначе мы…

Джеронимо выключил приемник.

— Спасибо, — сказал я. — Это его «иначе» меня слегка встревожило, но теперь я спокоен.

— Тебе не обязательно сажать самолет, — сказал Джеронимо.

— Правда? Слава богу. Я тогда схожу в стрип-клуб, позавтракаю.

Джеронимо расстегнул ремни, встал, держась за спинку кресла.

— Ты — Риверос, — заговорил он без намека на смех. — Риверосы издревле славятся тем, что подчиняют себе машины. Вам не нужны ни топливо, ни электричество, вы сливаетесь с машиной в одно целое и заставляете ее делать то, что нужно вам.

— Джеронимо! — раздался встревоженный голос Вероники. — Немедленно пристегнись!

— Ваш талант всегда заставлял Альтомирано скрежетать зубами. Вам не нужны реакторы, вы не покупаете нефть, вы просто кладете руку на штурвал и диктуете свою волю! Ваши пламенные сердца прогоняют по шлангам машины пылающую кровь!

— Все бы ничего, Джеронимо, — вздохнул я. — Только нет у меня этого дара.

— Есть! — вскричал он, сверкая на меня безумным взглядом. — Может, ты просто до сих пор не знал, к чему его приложить, не видел великой цели. Ну так вот она, перед тобой! Мы летим, чтобы вернуть миру солнце! Можно ли представить что-то более великое?

Самолет начало трясти, но Джеронимо стоял. Я, закусив губу, гипнотизировал акселерометр.

Звук шагов — быстрых и злых. Вероника снова оказалась рядом, на этот раз без оружия, но я все равно занервничал. Правда, на меня она даже не взглянула.

— Ну-ка сел и пристегнулся, или я пристегну тебя сама! А для начала — свяжу, чтоб не дергался.

— Николас! — Джеронимо игнорировал сестру. — Ты — Николас Риверос, и внутри тебя есть все необходимое для того чтобы лететь. Найди это!

До столкновения с землей оставалась минута, двигатели уже глохли, и я осторожно выравнивал курс, чтобы самолет более-менее мягко приземлился на брюхо.

— Пусть он спокойно посадит самолет, — говорила Вероника. — Если хочешь поиграть в «Пробуждение силы», этим можно и на земле заниматься. Пристегнись!

— Нет! — Джеронимо вскочил на кресло, выпрямился, расставив руки, словно готовый к распятию. — Смотри, Николас! Я верю в тебя. Моя жизнь на то, что ты сможешь. Просто врежь этому самолету по морде и покажи, кто тут главный! Главный ты, Николас. Не я, не Вероника — только ты!

К этому моменту все датчики орали так, что глухой младенец сообразил бы — дело дрянь. Я повернул голову и увидел их. Безумный взгляд Джеронимо, отчаянный — его сестры. Вероника обеими руками держала брата за руку. Черт ее побери, она-то почему смотрит на меня с такой надеждой? И откуда, скажите на милость, внутри меня взялась эта идиотская вера в себя? Ее там не было, когда я в последний раз заглядывал. Там был только мой эмоциональный двойник, а ему подобное не по силам.

Нет, конечно, я верил, что моих способностей хватит посадить самолет, пусть и с небольшой болтанкой. Но почему, пресвятой Иисус, почему я тяну штурвал на себя? Зачем?

Я не поверил в себя. Я поверил в веру Джеронимо, и поникший самолет гордо задрал нос посреди бескрайней ледяной тьмы.

— Ай, блин, больно же!

— Руки убери!