Кирилл выдержал, пережил мрачные периоды своего рабочего становления. За первые три года пребывания в Москве ему пришлось сменить пять производственных предприятий. Накапливалось мастерство, пришло подлинное умение. Ему стали поручать сложную работу, и вот он уже не ученик, а настоящий слесарь.

После металлического завода Бордорфа Кирилл работал на художественной кузнечно-слесарной фабрике «Макс Леман», где изготовлялись железные решетки, навесы, металлические лестницы и фигурные изделия. Здесь порядки были мягче и больше свободы. Инженер Леман, владелец фабрики, имел в Марьиной Роще собственный дом. Туда, на Шереметевскую, Кириллу не раз приходилось носить с фабрики образцы новых изделий, и там он увидел, как живут богатые люди, увидел не с улицы через окно, а вблизи. И впервые у него зародилась мысль стать инженером…

Художественную кузнечно-слесарную фабрику Лемана спустя некоторое время пришлось оставить. Настоял дядя, Прокофий Иванович Добряков. Он работал в мастерских при «Промышленном училище в память 25-летия царствования императора Александра II»; туда и перетянул племянника слесарем-водопроводчиком.

Зарплата была не ахти какая, но мастерские прельстили Кирилла тем, что находились при училище, где размещались открывшиеся «Городские Миусские вечерние и воскресные классы для взрослых рабочих».

В газете «Наш путь» он прочитал объявление о начале занятий с 4 сентября. И твердо решил для себя: будет учиться. Зашел в училище узнать о порядке поступления и познакомиться с учебной программой. То, что узнал, обрадовало и одновременно испугало. Поступить было просто, но учеба не обещала быть легкой. Предстояло за три года пройти курс, соответствующий программе второй ступени реальных училищ, да еще с элементами дисциплин, изучаемых в преподавательских учебных заведениях.

Он не отступил и начал усиленно заниматься. Приходилось трудно, однако мечта стать учителем заставляла забывать после многочасовой работы об усталости, о недоедании и недосыпании. Кирилл не давал себе поблажки ни в чем и не пропускал занятий, даже если чувствовал недомогание.

Миусскими классами заведовала Юлия Павловна Назарова. Ее муж преподавал в Промышленном училище, что позволяло ей привлекать его коллег для обучения рабочих. Вела она себя очень официально, но при всей своей сухости, строгости и чопорности вкладывала в дело всю душу Располагая чрезвычайно скромными казенными средствами, Назарова сумела неплохо наладить учебный процесс. Невзирая на все трудности, учебу Кирилл закончил успешно.

В начале 1915 года Кирилл вынужден был уволиться из мастерских и поступить на граммофонную фабрику Турубинера.

Дело в том, что Промышленное училище, при котором были мастерские, располагалось на Миусской площади, где было сосредоточено множество всяких производств, фабрик, учебных заведений. В округе кипела бурная жизнь, тон которой задавала революционно настроенная рабочая и студенческая молодежь. Часто проходили здесь просветительные сборы, антиправительственные сходки. В этих сборах и сходках нередко участвовал и Кирилл и потому примелькался в районе.

Однажды его чуть не арестовали. В один из субботних дней на площади, в сарае дровяного склада, проходил просветительный сбор, на котором ораторствовал студент-социалист, рассказывая революционную историю Миусского района. Он начал с соратника Степана Разина, Миуски, именем которого в народе когда-то назвали эту площадь, — лихого сподвижника казачьего атамана казнили как раз на этом месте, и закончил баррикадными боями 1905 года. О сборе донес провокатор, вызвавший полицию. Об этом сообщил парнишка, стоявший на страже шагах в пятидесяти от сарая: «Городовые!»

Все вскочили, надо было уносить ноги. Бежали по одному, по двое меж высоких поленниц дров и штабелей бревен, прыгали через заборы и ныряли в боковые проходы. Сзади верещали полицейские свистки, слышался топот подкованных сапог. Переулками и садами, задыхаясь от быстрого бега, Кирилл мчался в сторону железной дороги, рядом бежал еще кто-то. Остановились неподалеку от Александровского вокзала, прислушались. Тишина… И тут Кирилл разглядел, что это студент, который только что выступал.

Лишь в полночь они пробились на городскую окраину — на квартиру рабочего Микова, знакомого студента-оратора. Там заночевали. Утром студент ушел, а Миков усадил Кирилла за стол, и они долго беседовали.

Миков расспрашивал Мерецкова о его родине, близких. Кирилл охотно рассказывал о Назарьеве, о семье. В свою очередь Миков поведал о своей жизни, о том, что работает на граммофонной фабрике. Разговор постепенно перешел на напряженную обстановку в Москве, народное возмущение, вызываемое несправедливыми порядками в стране. Сколько можно терпеть: простые люди работают в поте лица, а богатые наживаются, жиреют день ото дня?.. Вот озлеет народ до крайности, несдобровать тогда ни фабрикантам, ни помещикам, ни полиции, ни царскому чиновничеству, ни самому царю Николаю… Кирилл слушал Микова и думал: в самую точку метит. С того дня Кирилл подружился с Миковым и встречался с ним почти ежедневно, пока обстоятельства не разлучили их: Кирилл переехал в другой город, Микова забрали на Германскую войну…

После участия в сборе на Миусской площади всеми, кто там был, интересовался жандармский пристав, приходивший в контору мастерских. Кириллу оставаться на Нижней Масловке было опасно, тогда-то Миков и предложил перейти к нему в цех, заручившись поддержкой писаря фабричного правления. Фабрика Турубинера, частично переключившись в связи с войной на новую продукцию, выпускала детали для самолетов. Ее рабочие, поскольку выполняли военные заказы, получали освобождение от призыва в армию. Считалось, что они находятся на военной службе. Кирилл в то время был уже настроен так, что совсем не хотел класть живот за батюшку-царя. Ему исполнялось 18 лет, и его вполне могли забрать на фронт…

На граммофонной фабрике Турубинера Кириллу долго работать не довелось. Из-за тяжелых условий труда и низкой оплаты вспыхнула забастовка. Участников забастовки руководство фабрики собиралось отдать под суд по законам военного времени. И опять Кириллу грозил арест. И опять помог Миков.

Из воспоминаний Мерецкова: «Я думаю теперь, что он был большевиком. Во всяком случае, связи у него были подходящие, ибо направил он меня к Л.Я. Карпову… Кем был Карпов? Инженер и администратор в акционерном обществе "Гарпиус", которое ведало производством и сбытом канифоли. Вот все, что мне было известно. Позднее я узнал, что Лев Яковлевич — старейший революционер-большевик. В 1906—1907 годах он — секретарь Московского комитета РСДРП. Получив техническое образование, Карпов работал как инженер-химик. После Октября он руководил химическим отделом ВСНХ, налаживал работу первых социалистических предприятий и научно-исследовательскую деятельность».

Второе десятилетие XX века для России было временем исторического перехода от старого строя, царизма, к новому — социализму. Недовольство народа существовавшим режимом нарастало как снежный ком. В обществе зрели революционные идеи социального переворота. Распространителями их были левые партии, из которых наибольшее влияние среди рабочих имела РСДРП(б) — Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков)[19].