Гуманитарные науки воспринимают причудливость человеческой природы просто как данность: «так сложилось». Исходя из этого, художники, писатели и композиторы придумывают сюжеты, пишут музыку и создают образы в бесчисленных деталях. Но если говорить о тех чертах человека, которые выделяют его на фоне общего биоразнообразия, то окажется, что их набор очень невелик. Смысл человеческого существования невозможно объяснить, пока от констатации «так сложилось» мы не перейдем к «так сложилось, потому что…».

Итак, для начала рассмотрим, насколько выделяется наш вид (мы, любимые) среди сонма прочих живых существ, населяющих земную биосферу.

Минули целые эпохи, появились и вымерли миллионы видов на Земле, прежде чем предки человека разумного сорвали джекпот в эволюционной лотерее. Нашим выигрышем стала цивилизация, построенная на символическом языке и на культуре, а благодаря этому – колоссальная власть извлекать из недр планеты невозобновляемые ресурсы, беззаботно истребляя при этом другие биологические виды. Такая козырная комбинация сложилась из набора случайно приобретенных преадаптаций. В их числе можно назвать полностью наземный образ жизни, крупный мозг и вместительную черепную коробку, допускающую дальнейшее увеличение объема мозга; свободные пальцы, достаточно гибкие для манипуляций с разнообразными объектами, и (самое трудно постижимое) – ориентирование в пространстве преимущественно по зрению и слуху, а не по запаху и вкусу.

Разумеется, наши способности определять вкус и запах различных веществ с помощью носа, языка и нёба кажутся нам блестящими. Мы гордо рассуждаем о том, какой изысканный букет у того или иного вина, какое благородное у него послевкусие. У себя дома мы в полной темноте узнаем ту или иную комнату по ее характерному запаху. Тем не менее мы настоящие хемосенсорные дебилы. По сравнению с нами большинство других животных просто гениальные нюхачи и дегустаторы. Более 99 % видов животных, растений, грибов и бактерий при коммуникации полагаются только или преимущественно на набор особых химических веществ (феромонов), помогающих распознавать особей своего вида. Кроме того, животные различают другие вещества (алломоны), помогающие им распознавать разные виды потенциальной добычи, хищников и симбиотических партнеров.

Та симфония звуков природы, которой мы наслаждаемся, тоже лишь ничтожная часть акустического мира. Конечно, пение птиц – что-то особое, но не забывайте, что птицы – одни из немногих существ, которые, как и мы, общаются преимущественно аудиовизуальными способами. Кроме птичьего языка есть кваканье лягушек, стрекотание кузнечиков и сверчков, пение цикад. Можете добавить сюда вечерний пересвист летучих мышей (правда, эти звуки настолько высоки, что мы совершенно их не слышим). Летучие мыши пользуются ультразвуковыми сигналами для эхолокации – так они преодолевают преграды и ловят крылатую добычу.

Такая хемосенсорная ограниченность человека коренным образом повлияла на наши отношения с остальным живым миром. Кстати, интересно: если бы мухи и скорпионы были сладкоголосыми, как соловьи, может быть, они не были бы нам так неприятны?

Обратимся к визуальным сигналам, которыми животные пользуются при коммуникации. Нам нравятся движения птиц, бабочек и рыб, нравится их яркая расцветка. У многих лягушек, насекомых и змей встречается вызывающая окраска и внешность – так они отпугивают кровожадных недругов. Все это – важные сообщения, отнюдь не предназначенные для того, чтобы радовать глаз хищника. Яркие пятна предупреждают: «Попытаешься меня съесть – умрешь, заболеешь, и вообще я очень невкусный». Натуралистам давно известно, что, если животное очень красиво, а к тому же совершенно не реагирует на ваше приближение – значит оно не просто ядовито, а, скорее всего, смертельно опасно. Характерные примеры таких животных – медленные коралловые змеи и беззаботные лягушки-древолазы. Мы многое способны видеть, и это доставляет нам удовольствие и позволяет выживать, но мы не различаем ультрафиолет, в отличие от тех животных, для которых это жизненно важная функция. Бабочки, например, ищут цветы, отражающие ультрафиолетовые лучи.

Аудиовизуальные сигналы живого мира глубоко волнуют нас и на протяжении нашей истории нередко вдохновляли авторов великих произведений музыки, танца, литературы, изобразительного искусства. Тем не менее сами по себе все эти краски и звуки просто ничтожны по сравнению с тем, что происходит в мире феромонов и алломонов, окружающем нас со всех сторон. Чтобы проиллюстрировать этот обескураживающий биологический принцип, представим, будто мы можем воспринимать запахи столь же ярко, как и другие существа, живущие в мире ароматов.

Вы мгновенно окунаетесь в гораздо более плотный, сложный и динамичный мир, чем тот, в котором привыкли существовать и даже могли себе представить. Именно такова реальность для большинства жителей земной биосферы. Всевозможные организмы живут в мире, которого вы до сих пор едва касались. Клубящиеся пряные облака поднимаются с земли и растений. Ручейки терпкого запаха текут у вас под ногами. Дуновение ветра несет тугие струи вверх, мимо древесных крон, где все эти запахи быстро рассеиваются и исчезают. В земле под слоем почвы и мусора запахи сгущаются на корешках и в грибницах, просачиваясь наверх через трещинки. Букеты запахов варьируют в разных местах, на считаных миллиметрах пространства. Они складываются в шаблоны и служат ориентирами для муравьев и прочих мелких беспозвоночных, но непостижимы для человека с его скромными способностями. На этом фоне кое-где резко выступают запахи редких и необычных органических соединений, они образуют потоки эллипсоидной конфигурации, расширяющиеся в форме полусферических пузырей. Все это – химические сообщения, испускаемые разнообразными мелкими организмами. Некоторые из подобных следов – это просто телесные испарения животных. Они служат хищникам наводкой на добычу, а жертвам – предупреждением о крадущемся убийце. Среди этих посланий есть и такие, которые животное адресует другим представителям своего вида. «Я здесь, – шепчут запахи потенциальным партнерам, – подойди, пожалуйста, подойди ко мне». Другие феромоны могут использоваться для острастки потенциальных собратьев-конкурентов. Например, те феромоны, которыми собаки метят столбы и деревья, предупреждают незваных гостей: «Ты вторгся на мою территорию. Пошел вон!»

За последние полвека ученые (я имел удовольствие быть одним из них, занимаясь коммуникацией у муравьев) открыли, что феромоны – это не просто широковещательные сообщения, распространяемые по воздуху и воде для всех, кто обладает нужным «приемником». Напротив, феромоны действуют адресно и очень точно. Ключевой феномен для понимания феромонной коммуникации называется «активным пространством». Когда молекулы пахучего вещества распространяются из определенного источника (как правило, это железа на теле животного или другого организма), в центре этого «шлейфа» концентрация запаха остается достаточно высокой для того, чтобы его могли обнаружить другие организмы того же вида. Можно сказать, что эволюция каждого вида за тысячи миллионов лет в значительной степени сформировала размер и структуру этих молекул, предопределила количество феромона, которое должно содержаться в каждом «сообщении», и, наконец, чувствительность к запахам у воспринимающего их организма.