* По словам конгрессмена Дондеро, один из этих документов — «План боевых операций»— был столь секретным, что армейские офицеры за его утрату подлежали военному суду.

их читать. Агент ФБР, заглядывая через плечо, мог видеть достаточно, чтобы понять, что это такое. Это были секретные документы .

Вот таким было дело, которое ФБР вело энергично и старательно. И это дело Министерство юстиции провалило, и в результате лишь два человека получили незначительные штрафы в качестве наказания. Но это уже другая история. И лучше всего ее можно было бы охарактеризовать, процитировав обмен репликами между Лунсом Николсом, помощником директора ФБР, и сенатором Тайдингсом в ходе расследования «Реабилитация»:

«Сенатор Тайдингс: Есть ли у вас какие-либо сведения, что ФБР или кто-то, связанный с бюро, обращались к кому-либо с целью оказать давление в связи с предъявленным обвинением или судом над теми шестью, которые были первоначально арестованы?

М-р Николс: Я уверен, никто в бюро ни к кому не обращался. . .

Сенатор Тайдингс: А знаете ли вы о таких случаях вне бюро?

М-р Николс: Этот вопрос, вероятно, следовало бы задать министру юстиции.

Сенатор Тайдингс: А известно ли вам, что было несколько случаев вне бюро?

М-р Николс: На этот вопрос мне трудно ответить.

Сенатор Тайдингс: Почему? Вы имеете в виду, что вы не можете ответить на него?

М-р Николс: Очевидно, на него должно отвечать Министерство юстиции.

Сенатор Тайдингс: Не могу понять вас.

Здесь сенатор Макмагон, Ден, Коннектикут, быстро сменил тему.

Когда 7 июня 1945 года «дело шести» попало в газеты, исполняющий обязанности госсекретаря Джозеф Грю был доволен, что необходимая предварительная работа по наведению порядка в доме наконец-то проделана. Грю был осторожен в своих действиях накануне арестов. Он утверждал, что не знает имен подозреваемых, опасаясь, что личные чувства могут привести его к вмешательству или как-то повлиять на решения Министерства юстиции. Однако сейчас, хотя он и был поклонником Сервиса, считая его ценным специалистом, он настаивал на проведении немедленного расследования. В заявлении для прессы он сказал:

ГЛАВА 15

«Сотрудники Госдепартамента в течение определенного времени уделяли особое внимание сохранности секретной информации, когда несколько месяцев назад стало очевидно, что информация секретного характера попадала к неуполномоченным на то людям. . . Разработана обширная программа с целью жесткого пресечения этой незаконной и предательской деятельности... Решение вопроса теперь в руках Министерства юстиции — оно проводит расследование обвинения».

К его изумлению и ужасу, слова эти были встречены огнем брани и поношений, как если бы раскрытие дела «Амеразии» было преступлением. В ужасающе враждебной обстановке влиятельные представители американской прессы принялись за систематическую обработку публики. Статьи призывали шельмовать тех, кто осмеливался апеллировать к законам страны. Публикации в различных либеральных газетах — «Нью-Йорк пост», «Нью рипаблик» и «Нэшн» хором вторили плачам и воплям коммунистической «Дейли уоркер» по поводу того, что подсуди-

мые невиновны и что само дело — пробный шар реакции, запущенный Грю и Эдгаром Гувером в их «охоте за ведьмами, направленной на самом деле на ограничение свободы прессы».

С поразительным единодушием они категорически утверждали, что аресты — результат злобного заговора Грю против тех комментаторов и писателей, кто не согласен с его политикой. «Дейли Уоркер» утверждала, что арест Рота произошел вскоре после «объявления о выходе его направленной против Грю книги «Дилемма перед Японией». Попутно, со словами «в Вашингтоне все берут бумаги на дом», небрежно отметались в сторону документальные свидетельства.

Этот воинственный дух, казалось, проник и в святилище республиканцев — «Нью-Йорк геральд трибюн». В редакционной статье «Травля красных» эта традиционно консервативная ежедневная газета заявила: «Аресты — серьезный признак, если он означает, что любой в правительстве [ должен] вести себя тихо, как мышь, если он политический левый из Госдепартамента. Иностранные дела не только бизнес воспитанных в хороших семьях джентльменов в полосатых брюках. Резоны и основания, лежащие в основе нашей внешней политики, не должны утаиваться за словами: «Папа знает все».

«Геральд трибюн», например, проговорилась намного больше, чем собиралась, поскольку возгласы возмущения и крики против Грю имели мало отношения к шести арестованным или к тому, насколько серьезен их проступок. Нападавшие на Грю скорее нападали на дальневосточную политику в целом и на его противодействие экспансии Советов в Азии. Публикация дневников Форрестола и показания Юджина Думена, ветерана дальневосточной дипломатии, близкого друга и единомышленника Грю, сделали это предельно ясным. Политика Грю была жупелом для коммунистов, для нью-йоркских и вашингтонских полити-ков-либералов и для небольшой, но крикливой группы лиц, которые оказывали влияние на политику и которые повсюду протаскивали идеи Нового курса, превратив правительство Соединенных Штатов в свою исключительную собственность.

С самых первых дней войны эта пестрая компания стенала долго и мощно о необходимости изгнать «реакционеров» (читай — «антикоммунистов») из Госдепартамента. Она призывала требовать безоговорочной капитуляции на японском Дальнем Востоке — независимо от того, сколько жизней это может нам стоить, если учесть, что японский народ готов был до последнего солдата защищать свою религию и императора. Но крики, что микадо должен уйти, не прекращались .

Столь же нетерпеливы были и либералы, и все их друзья-хамелеоны, и Оуэн Латтимор в 1943 году нарушил ясную и стро-

жайшую директиву Объединенного комитета начальников штабов — безоговорочно поддержанную президентом и британским правительством как способ спасения жизней — в которой содержалось категорическое требование об изъятиях из любых пропагандистских материалов официальных американских организаций и представительств любых нападок на японского императора.

Латтимор настоял на вещании на Дальний Восток речи Сун Фо, прокоммунистического президента китайской провинции Яньань, которая кончалась словами: «Микадо должен уйти». Когда Клей Осборн, начальник японского и корейского отделов в Госдепартаменте, выразил протест, указав на недвусмысленный запрет, он был уволен с подачи Латтимора.

В записи, сделанной 1 мая 1945 Форрестолом в своем дневнике и касающейся политических целей и задач на Дальнем Востоке, он коснулся этой проблемы:

«Я поднял вопрос, не пора ли провести доскональное изучение наших политических целей на Дальнем Востоке, и задал следующие вопросы:

1. Насколько и до какой степени хотим мы разбить Японию? Другими словами, хотим ли мы оккупировать эти острова — и разрушить до основания японский промышленный потенциал?