Особое место в мире символов занимают образы мертвых. Они участвуют в создании и личной биографии, и народной, направляют на путь и в отдельной семье, и в стране. Мертвые – огромное большинство каждого народа, и всегда они оказывали на его жизнь огромное влияние (за исключением, конечно, той культуры, которая сумела превратить народ в гражданское общество людей-атомов). Манипуляции с мертвыми – важная часть политического процесса именно потому, что имеют большое символическое значение.

Уильям Уорнер пишет: «В известном смысле человеческая культура есть символическая организация сохраняемых памятью переживаний мертвого прошлого, по-новому ощущаемых и понимаемых здравствующими членами коллектива. Присущая человеку личная смертность и относительное бессмертие нашего биологического вида превращают подавляющую часть нашей коммуникации и коллективной деятельности, в самом широком смысле, в грандиозный обмен между живыми и мертвыми».

Важный метод вторжения в мир символов и одновременно создания «нервозности» в обществе – осквернение могил или угроза такого осквернения. Этот метод регулярно применяется политиками в периоды общественной ломки. Например, в РФ периодически организуется суета с угрозами в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Если учесть, какие фигуры в нее вовлекаются, то уровень руководства такими акциями надо признать высоким. Если бы кто-то проследил распределение этих попыток по времени, вероятно, выявилась бы связь с событиями, от которых в этот момент надо было отвлечь определенную часть общества. Внезапная активность вокруг Мавзолея всегда инициируется людьми образованными.

Они не могут не понимать, что Мавзолей – сооружение культовое, а могила Ленина для той трети народа, который его чтит, имеет символическое значение сродни религиозному. Видимо, есть особая категория интеллигентов, которая всегда, при всех режимах тяготеет к разрушению священных символов.

Под воздействием Реформации, Научной революции и рационализации сознания в буржуазном обществе в западной цивилизации произошла глубокая десакрализация образа мира, человека и государства. Не испытавшие подобной «модернизации» т. н. традиционные общества остались, по выражению Гегеля, «культурами с символами». Разумеется, роль символов в западной культуре оказалась приглушенной, но исчезнуть не могла. Более того, и здесь наблюдаются периодические волны «архаизации», резкого усиления роли универсума символов (как, например, в культуре фашизма). Такую волну Запад переживает и в настоящее время в связи с утопией установления Нового мирового порядка.

Это выражается, например, в огромном количестве фильмов, посвященных борьбе Добра и Зла – фильмов о Рэмбо во Вьетнаме или о нападении террористов на США. Приведем выдержку из работы философа Р.Р.Вахитова, посвященной анализу представленного телевидением образа террористического акта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. Этот анализ, сделанный в методологии структурализма, позволяет выявить главные символы, придающие телевизионной трактовке событий характер огромного Спектакля, положившего начало важным политическим процессам. Р.Р.Вахитов пишет о знаках-символах этого события как спектакля:

«В результате структуралистской операции расчленения можно установить, что основными знаками этого сообщения являются:

– летящие самолеты, захваченные террористами;

– террористы с ножами в руках и с арабской внешностью, но без каких-либо индивидуальных черт;

– горящие и падающие башни ВТЦ и стена Пентагона;

– убийство заложников;

– самоубийство самих террористов;

Самолеты. В языке Спектакля самолет символизирует собой одно из высших достижений западной, технологической, капиталистической цивилизации. Практически в каждом современном западном фильме есть следующий знаковый эпизод: по взлетной полосе несется самолет, затем он медленно поднимается в воздух, его огни горят, моторы и сопло ревут (как правило, фоном этого является туманный или вечерний пейзаж, еще лучше оттеняющий огни и контуры лайнера). В общем, самолет здесь призван всем своим видом воплощать величие и мощь западной техники. Эпизод этот обычно мало оправдан сюжетом фильма и представляет собой типичный пример скрытого идеологического прессинга.

Ножи в руках террористов, их арабское происхождение и подчеркнутая безличность. Нож как низкотехнологичное орудие убийства, особенно вкупе с незападной внешностью, в языке Спектакля, очевидно, означает антицивилизацию, дикость, иррациональность, Абсолютно Другого, который идентифицируется здесь как Зло, поскольку цивилизация, рациональность, западность позиционируются как Добро. В фильмах Голливуда, во всяком случае, нож почти всегда ассоциируется с оружием героя-маньяка, который и есть воплощающий принцип Зла тотально иррациональный Другой. Подчеркнутая анонимность террористов – еще одно указание на то, что речь идет именно об архетипах, а не о живых людях.

Горящие и падающие небоскребы ВТЦ и стена Пентагона.. Здания ВТЦ и Пентагон – это знаки языка Спектакля, которые все комментаторы правильно расценили как символы современного капитализма: его экономической (ВТЦ) и военной (Пентагон) мощи. Учитывая то очевидное обстоятельство, что экономическая сфера при капитализме стойко ассоциируется с сакральным (вспомним, что по М. Веберу для капитализма свойственно именно духовное, сакральное понимание денег, генетически восходящее к сотериологической доктрине протестантизма), ясно, что речь идет о покушении на «священное пространство» капиталистического дискурса. Как видим, банк можно расценивать и как «капиталистический храм», т. е. особое, «сакральное», с точки зрения данного дискурса, место.

Смерть «простых людей» – заложников и людей в ВТЦ и в Пентагоне. Физическая смерть индивида в рамках либерального капиталистического дискурса вообще расценивается как одна из величайших трагедий. Либерализм в философской плоскости есть особая разновидность номинализма – индивидуализм. Поэтому в рамках чистого, беспримесного либерального дискурса принципиально невозможна более или менее онтологически состоятельная надиндивидуальная идея, которая «снимала» бы в гегелевском смысле безысходность физической смерти индивида (отсюда глубинная трагичность и пессимистичность этого мировоззрения, выражение чего – такие знаковые феномены западного духа как экзистенциализм, голливудские фильмы ужасов, психоанализ и т. д.). Особенно же это верно по отношению к позднелиберальному дискурсу, который представляет собой «идеологию потребления»: если смыслом жизни человека является лишь удовольствие, как заявляет этот дискурс во множестве своих репрезентаций (реклама, кино), то смерть тела – абсолютное зло

Смерть самих террористов. Различие между смертью заложников и смертью самих террористов с точки зрения Спектакля состоит в том, что в последнем случае к ужасу либерального человека перед смертью тела – источника удовольствий – добавляется принципиальное и симптоматичное непонимание того: как человек может добровольно пойти на смерть, ради чего бы то ни было пожертвовать жизнью? Спектакль настолько настойчиво элиминирует смерть человека, так что даже все боевики кончаются хеппи-эндом для главного героя, «хорошего парня», т. е. жизнь человека в Спектакле мыслится в идеале как нескончаемый поток удовольствий. Террорист же для либерального человека – убежденного эгоиста и конформиста, представляющего человека лишь по образу и подобию своему, вообще предстает не как человек, а как иррациональное чудовище, и именно поэтому террорист в Спектакле, так сказать, априори смертен, он – само воплощение Смерти, агрессивной, но бессильной перед Жизнью».