пал…

Он и раньше был один, только не замечал этого. Бог всегда одинок, даже если рядом кто-то есть; но одиночество богу не помеха. Локсий и Орсилора сходились и расходились, прижили сына. Могут даже сейчас быть вместе, но это – одиночество вдвоём.

О, эта вечная борьба, божественная борьба! Кто сильнее, кто хитрей, кто первым изобретёт новое оружие, кто захватит больше земель, соберёт больше пневмы.

О, Мелита! Даже она влезла в гонку за первенство. И выиграла. Теперь она – богиня, теперь её судьба – бороться с прочими. Бороться за право быть самой одинокой. Она и в этом преуспеет, выиграет у всех, наверняка.

А Кадмил проиграл.

Он проиграл. Локсий отвернулся от него, Мелита потеряла дитя и стала другой, Акрион мёртв.

Один. Остался один и проиграл.

Кадмил испустил долгий, неровный вздох. Словно хотел выдохнуть вместе с воздухом всю тяжесть из груди. Но, конечно, тяжесть осталась. Осталась и боль – каменный шар в голове, ядовитые когти в шее, раскалённые спицы в хребте.

Спиро присел рядом. Осторожно, стараясь не делать шума, положил меч Акриона на мраморный пол.

– Как же так, пацан? – спросил он негромко.

Кадмил кашлянул: в горле резало, будто глотнул песка.

Пал мятежный Коринф, и Танатос опять торжествует. Хоть бы вернуться туда, в ничто, в темноту. В забвение, в несуществование. Будь проклят Локсий, проклят, проклят. Зачем вернул оттуда? Да ещё дважды…

Спиро тронул за плечо:

– Это явно не то, чего ты хотел, верно?

Кадмил медленно, преодолевая ломоту в шее, повернул голову. Спиро смотрел мрачно и пристально, от гадкой ухмылки не осталось и тени. Из-за его плеча виднелись лица лудиев, тех, которые были поставлены сторожить тронный зал. Теперь они заглядывали внутрь, пытаясь понять, что происходит, и чем это может для них обернуться.

– Нет, – через силу ответил Кадмил. – Я хотел совсем не этого.

Спиро кивнул.

– Мне вообще-то всё равно, – сказал он, – но, может, расскажешь теперь, кто ты на самом деле?

☤ Глава 8. Время явиться на суд Аполлона

Афины. Четырнадцатый день месяца метагейтниона, семь часов после заката. Кромешная тьма.

– Давай, Акрион, – махнул рукой Кадмил. – Садись на трон и возложи на голову диадему. Ты действительно царь Эллады. Теперь здесь всё твоё.

Акрион нерешительно повертел в руках царский венец. Отцовский венец. Вспомнилось, как сверкала диадема на голове Ликандра – ещё молодого, чернокудрого. Казалось, электрум до сих пор хранил тепло, оставшееся с той поры. Среди выкованных из белого золота листьев искрились гранями изумрудные ягоды. Не просто украшение – знак высшей власти и долга. Знак праотца Пелона.

Отчего-то надевать диадему не хотелось.

В сердце творилась полная неразбериха, мешанина чувств. Сильней всего была стыдливая горечь: ведь Акрион убил отца. Как же теперь носить то, что носил он? Будто бы разбойник снял драгоценность с зарезанного путника. Стыду вторило сомнение – вправе ли тот, кто прожил всю жизнь актёром, стать царём Эллады? Всю жизнь… Да какая это жизнь? Двадцать лет, мальчишка, вчерашний эфеб, ничего не знает, кроме стихов. Разве что мечом может рубить, и то, если впадёт в безумство. Сомнение подогревалось неловкостью оттого, что Кадмил, вестник богов, взирал на Акриона с выражением глубокого разочарования. Он вообще в последнее время часто выглядел так, словно сомневался в успехе задуманного дела, да и в пользе их общих скитаний. Но сейчас лицо Кадмила было прямо-таки воплощением усталости и печали.

И, наконец, страх. Страх совершенно беспричинный, но неотступный. Так чутьё шепчет бывалому охотнику: берегись, где-то рядом – опасный зверь, которого тебе не одолеть. Держи лук наготове, а лучше беги прочь. Танатос не дремлет.

Почему-то казалось, что корень опасности крылся в диадеме.

Да, Акриону отчаянно не хотелось её надевать.

– Вообще-то, это делается по-другому, – сказал он, чтобы потянуть время. – На закате, в присутствии советников и знатных афинян. И ещё жрецы приносят жертву...

– Что, будешь ждать до заката?

Акрион поднял глаза. Встретил знакомую щербатую усмешку Спиро. Наткнулся на мрачный взгляд Кадмила. Они ждали: друг, который спас ему жизнь, и бог, который привёл его к царскому трону.

– Ну, надеть венец можно и сейчас… Наверное.

– Вот и действуй, – Кадмил встал со ступеней престола, подхватил съехавший с плеча ремень сумки. – Повеселись, ощути вкус победы. На тебя смотрит сам Аполлон, неужели ещё требуются какие-то свидетели?

Амулет, будто напоминая о себе, звякнул по доспеху. «А ведь верно! – спохватился Акрион. – Аполлон тоже ждёт! Что это я…»

– Ладно, – он тряхнул головой. Осторожно, боясь споткнуться и испортить момент, взошёл по ступенькам. Повернулся лицом к Кадмилу и Спиро, торжественно поднял диадему на уровень глаз, держа обеими руками.

– По праву прямого наследника Ликандра Пелонида, – громко сказал он, – я, Акрион Пелонид, объявляю себя царем. Да будут свидетелями мне всеблагой Аполлон и премудрый Гермес.

Кадмил с одобрением кивнул. Ухмылка Спиро разъехалась ещё шире.

Венец вдруг стал страшно тяжёл. «Словно выкован из преступлений», – мелькнула непрошеная мысль. Акрион стиснул зубы и, напрягшись, возложил диадему на голову.

В тот же миг тяжесть пропала, а сердце наконец-то унялось. Развеялись сомнения, стыд и страх. Акрион с облегчением вздохнул и опустился на трон Пелонидов.

Это было его место.

Тихое спокойствие наполнило грудь, по мускулам разлилась сила. Его место! То единственное, к какому готовила судьба. Здесь Мойры назначили ему быть от рождения. Здесь он проведёт жизнь. Здесь будет править, заботясь о людях Эллады и повинуясь богам.

Его трон. Его дворец. Его страна.

– Ну что ж, – сказал Акрион и смущённо улыбнулся. – Вот я и царь.

– О-хэ! – выкрикнул Спиро. – Это дело!

Он свистнул по-уличному, как мальчишка на агоре. Акрион расхохотался, хлопнул ладонями по подлокотникам трона.

И вокруг стало темно.

Вначале Акрион решил, что сквозняк задул факелы на стенах. Но, оглядевшись, сообразил: факелы ни при чём. Кромешная тьма не давала разглядеть даже собственные руки, и всё же было ясно, что он больше не в тронном зале. И не в Элладе. Тьму наполняли шорохи и стоны – не людские и не звериные. Пахло гарью и тленом. В мире, где живут смертные, ничего похожего не найти.

– Что со мной? – пробормотал Акрион, уже, впрочем, понимая, что произошло. И, уже догадавшись, куда