Потом Рицпа встала и приложила ладонь ко лбу Марты. Лоб был сухим и горячим.

— Хочешь, принесу тебе воды?

Марта кивнула.

Налив воды, Рицпа помогла Марте привстать, чтобы попить. Марта сначала едва пригубила, но потом жадно выпила всю воду.

И в бессилии снова легла.

— Я не могу даже ничего в руках держать, — сказала она слабым и хриплым голосом.

— Тогда я помолюсь о том, чтобы к тебе вернулись силы. — И Рицпа молча помолилась.

Потом она намочила платок. Марта почувствовала, как страх покидает ее, когда Рицпа омыла ей лицо с такой нежностью, будто перед ней лежал младенец.

— А где дети?

— Дерек на улице, сидит у двери. Эльза с Халевом. Она взяла с собой Луизу. Надеюсь, ты не будешь против, я просто попросила их помочь Атрету присмотреть за Халевом, пока я буду здесь, с тобой.

Марта слабо улыбнулась.

— Нет, я не против. Эльза сама так просила меня… — Тут Марта слегка нахмурилась. Ее охватили сожаление и стыд. Потом она посмотрела на Рицпу, но не увидела в молодой женщине никакого недоброжелательства, хотя Рицпа имела все основания обижаться на нее. — Эльзе хорошо с твоим сыном. — И зачем она слушала Аномию, хотя прекрасно видела с самого начала, что Рицпа — добрый и надежный человек?

— А Халеву с ней, — сказала Рицпа, отжимая платок. Потом она бережно приложила его ко лбу Марты и улыбнулась. — Он без ума от Эльзы, но я думаю, что его сердце принадлежит Луизе.

Отбросив все предупреждения Аномии, Марта улыбнулась. Она забыла о страхе. Ее мысли были заняты только тем, как она устала. Прикосновение Рицпы было нежным, как прикосновение матери, а такого теплого обращения к себе она, пожалуй, вообще никогда не испытывала. Марта расслабилась, почувствовав себя в безопасности и обретя надежду. «Я рада, что ты здесь. Действительно, очень рада». То страшное беспокойство, которое Марта испытывала в последние дни, рассеялось, как туман под теплыми лучами солнца. Лишь на какое–то мгновение ей показалось, что она слышит звук, подобный шелесту крыльев летучей мыши.

На лице Марты показались капельки пота.

— Ну вот, кажется, твой жар проходит, — сказала Рицпа, нежно погладив ее по голове. — Все хорошо, Марта. — Она снова села у ее постели и взяла ее за руку. — Поспи.

— Ты останешься?

— Я буду с тобой, пока ты не попросишь меня уйти. — Господи, будь с нами. Защити нас от того зла, которое я чувствовала, когда пришла сюда. Пришли к нам ангелов. Отец наш, храни нас в руке Своей.

Рицпа не переставала молиться про себя, пока находилась с сестрой Атрета.

Впервые за много дней Марту не мучили кошмарные сны. Она спокойно спала, и ей снился удивительный сон, по которому она идет с Юзипием и детьми, а с ними идет какой–то Человек, сияющий, подобно солнцу.

* * *

— Конечно, она вылечила Марту, — сказала Аномия, испытывая внутреннюю дрожь от известия о том, что Марта выздоровела и что жар у нее прошел в течение часа, стоило только этой темноглазой ионийской ведьме прийти к ней. — Наверное, она раньше меня произнесла заклинание. — Зависть буквально сжигала юную жрицу.

— Конечно, после этого можно подумать, что тот, кто произносит заклинания, обладает силой исцеления, — сказала Фрейя и с удивлением заметила, какой злобой сверкнули глаза Аномии, — но я сомневаюсь в том, что такие заклинания прозвучали из уст Рицпы.

— А почему ты сомневаешься в этом?

— Она никогда не стала бы пользоваться заклинаниями, — сказала Фрейя.

— Откуда ты знаешь?

Фрейю удивил ее тон.

— Потому что я вижу, что от нее исходит только сострадание. — Фрейе было не по себе, когда она смотрела в глаза Аномии. — К тому же, именно ты сказала, что эту болезнь на Марту наслал Тиваз. Именно ты сказала, что Тиваз открыл тебе это во сне. Именно ты сказала, что Марта оказалась непослушной и разгневала Тиваза и что Тиваз хочет, чтобы она прислушалась к тебе. И теперь ты говоришь, что это не так? Или ты утверждаешь, что ты ошиблась в своем истолковании?

От каждого слова, произнесенного Фрейей, Аномию бросало то в жар, то в холод. Она была уличена и теперь лихорадочно думала, на кого бы свалить вину. Ей хотелось сказать, что источником всех бед является Рицпа, но это не давали ей сделать ее же собственные слова.

— Это был Тиваз. Он говорил со мной, — солгала Аномия, обдумывая очередную ложь. — Просто непонятно, как Тиваз исцелил Марту в присутствии чужого человека.

Фрейе это тоже было непонятно, но она сделала из этого свои выводы:

— Рицпа не чужой нам человек. Она — жена моего сына.

Услышав эти слова, Аномия почувствовала, как ревность и зависть охватили ее сердце. Жена. Это слово било по ее гордости. Жена Атрета. Кровь в ее жилах закипела. Жена! Это слово кружилось в ее сознании, подобно стервятнику, как бы в насмешку над ней. Мысли об этой женщине не вызывали в Аномии ничего, кроме отвращения. Но, взглянув в глаза Фрейе, жрица поняла, что любое ее слово, обращенное против этой ионийки, обернется потом против нее самой.

— Я пойду в священный лес, чтобы принести жертву благодарности, — сказала Фрейя. — Хочешь пойти со мной?

Более ненавистной идеи для Аномии сейчас и быть не могло. Воздать благодарность? За что? Она показала свою власть, произнеся заклятие, направленное против Марты, и никто об этом не знал. Однако стоило этой пришелице появиться в доме больной, как вся деревня узнала, что чужеземка каким–то образом задобрила Тиваза. И неважно, что на самом деле все было не так. Важно было то, что Аномия не могла теперь выступить против ионийки, не вызвав серьезных подозрений.

Все теперь было против нее! Но почему, Тиваз? Что за игру ты со мной теперь затеял? Эта ионийская ведьма мне такой же враг, как и тебе. И вот, теперь ее больше уважают, чем меня. К ней уже не относятся как к чужой. Ты же видишь, как она не боится меня и общается с женой Херигаста?

— Конечно, я пойду с тобой, — сказала Аномия, и в ее красивом лице никто не смог бы увидеть и тени смятения.

Но Фрейя почувствовала состояние жрицы, и ее сомнения усилились.

— Эй, римлянин! — услышал Феофил шепот. — Ты не спишь?

— Нет, не сплю и жду, — сказал Феофил, смачно зевнув. Большую часть дня он охотился. Господь был к Феофилу милостив, потому что добыча была богатой, и теперь у него было достаточно мяса, чтобы прожить грядущую зиму. Вот и сейчас на вертеле висели остатки оленины. — Я уже думал, что ты не придешь.

— Я привел с собой жену.

Жену. Значит, уже можно было яснее представить себе, кто это приходит к нему под покровом ночи. Теперь понятно, что этим ночным гостем был не Руд, как Феофил сначала предполагал. Руд был холостяком. Не был это и вдовец Хольт. Не принадлежал он и к десятку молодых и крепких воинов, которые не были еще женаты.