— Почему тогда это хранится в тайне? Почему?

—Да все из-за этого проклятого Лэтема! — воскликнул Ягер, и его ледяные глаза снова наполнились ненавистью. — Он пытается провести нас, заманить в ловушку.

— Вы его знаете?

—Нет, конечно. Я знаю таких, как он. Всех их шлюхи испортили.

— Вы еезнаете?

— Да нет же, Господи! Но еще со времен легионов фараонов шлюхи всегда портили армии. Они едут следом в своих крытых экипажах, истощая силу солдат ради нескольких мгновений неземного удовольствия. Шлюхи!

—Суждение верное, Гюнтер, и я его не оспариваю, однако оно не очень-то связано с тем, о чем я говорю.

— Тогда о чем же вы, Ханс? Вы утверждаете, будто на самом деле все не так, как мне доложили, а я отвечаю — вы, возможно, правы, наши враги пытаются расставить нам ловушки — так же, как и мы им. Что тут нового — лишь то, что мы выигрываем. Оцените обстановку, дружище. Американцы, французы и англичане находят нас везде и нигде не находят. В Вашингтоне под подозрением сенаторы и конгрессмены; в Париже двадцать семь членов палаты депутатов подделывают под нас законы, и глава Второго бюро у нас в кармане. В Лондоне потеха: находят нерасторопного советника министерства иностранных дел и не замечают первого помощника министра, которого так бесит иммиграция чернокожих, что он сам мог бы написать «Майн кампф».

Ягер замолчал, поднялся со стула. Он стоял на вымощенном плитами дворике, глядя через цветочную изгородь на спокойные воды Рейна. — И при всем этом наша работа в менее крупных масштабах впечатляет еще больше. Один американский политик как-то сказал: «Вся политика делается на местах», и он был прав. Адольф Гитлер это понимал, потому и получил рейхстаг. Натравить одну расу на другую, одну этническую группу на другую, один экономический класс на другой, из которого первый вроде бы все соки выжал, и тем самым вызвать хаос, где и образуется вакуум власти. Он проделывал это в каждом городе — в Мюнхене, Штутгарте, Нюрнберге, Мангейме; солдаты везде распространяли слухи, сеяли недовольство. Наконец, он ринулся в политическийБерлин и взял его, у него бы это не получилось без неустойчивой, но подкрепляющей поддержки удаленных территорий.

— Браво,Гюнтер! — воскликнул Траупман, аплодируя ему. — Вы так четко, так объемно видите перспективы.

— Тогда что вас так беспокоит?

— То, о чем вы, может, и не знаете...

— Например?

— В Париже взяли живьем двух блицкригеров и переправили их в Вашингтон.

— Мне об этом не сообщили, -сказал Ягер ледяным тоном.

— Сейчас это уже не важно. Их застрелил в комплексе в Вирджинии наш агент в ЦРУ.

— Он кретин, канцелярская крыса! Мы платим ему двадцать тысяч американских долларов в год, чтобы он сообщал нам, чем занимаются другиеотделы.

— Теперь он просит двести тысяч за выполнение приказа, который, как он считает, был бы ему отдан, если б он стоял выше по служебной лестнице.

— Убейте его!

— Это не очень хорошая идея, Гюнтер. Сначала надо узнать, кому он мог рассказать о нас. Вы справедливо заметили, что он кретин, так он еще и хвастун.

— Свинья! — взревел Ягер, отворачиваясь от света фонарей.

— Эта свинья оказала нам значительную услугу, — добавил врач. — Мы еще потерпим его какое-то время, даже повысим. Придет время — сдадим ему другие карты, и он превратится в благодарного раба.

— Ах, дорогой Ханс, вы так мне нужны. Ваш ум точен, как рука хирурга. Если в моего предшественника окружало побольше таких, как вы, людей, он бы до сих пор отдавал приказы британскому парламенту.

— Раз вы так благожелательно настроены, я надеюсь, выслушаете меня, Гюнтер.

Траупман прошелся по патио, двое мужчин оказались лицом к лицу в мерцающих тенях.

— Когда я вас не слушал, мой старый друг и наставник? Вы мой Альберт Шпеер, только вместо точного аналитического ума архитектора у вас точный аналитический ум хирурга. Гитлер совершил ошибку, отказавшись в конце концов от Шпеера, уступая прихотям Геринга и Бормана. Я такой ошибки никогда не совершу. В чем дело, Ханс?

— Вы были правы, когда говорили, что мы выигрываем битву нервов у наших врагов. Вы также точно заметили, что в определенных местах, особенно в Соединенных Штатах, наши зонненкинды проявили себя наилучшим образом, сея раскол и недовольство.

— Я поражен своими собственными оценками ситуации, — прервал его Ягер с улыбкой.

— В том-то и дело, Гюнтер, это всего лишь оценки, основанные на последней информации... Однако ситуация может измениться — и измениться быстро. Именно сейчас мы, возможно, достигли кульминации нашего стратегического успеха.

— Почему кульминации?

— Потому что нам расставляют слишком много ловушек, о которых мы не подозреваем. Возможно, мы никогда не окажемся в таком выгодном положении, как сейчас.

— Значит, вы хотите сказать: «Завоевывайте Англию сейчас, mein Fuhrer, не медлите»? — опять прервал его Ягер.

— "Водяная молния", конечно, — сказал Траупман. — Надо с ней поспешить. Найдено шесть планеров «Мессершмитт МЕ-323», их ремонтируют. Следует без промедления нанести удар, как можно скорее отравить резервуары Вашингтона, Лондона, Парижа — вскоре будет подготовлен наш летный состав. Когда начнется паника, правительства будут парализованы, наши люди повсюду займут влиятельные посты, придут к власти.

* * *

Женщину вынесли на носилках из американского посольства на виду у прохожих, спешивших на авеню Габриель. Тело ее было накрыто простыней и легким хлопчатобумажным одеялом; длинные темные волосы рассыпались по маленькой белой подушке, лицо закрывала кислородная маска, а глаза защищал от парижского солнца серый шелк. Слухи распространялись быстро, чему способствовали мелькавшие в собравшейся толпе несколько атташе посольства, тихо отвечавшие на вопросы.

— Это жена посла, — сказала одна из женщин по-французски. — Так сказал американец, я слышала. Бедняжка, она пострадала вчера вечером во время этой жуткой перестрелки.

— Сколько можно терпеть эту преступность! — возмутился мужчина в очках. — Нам надо вернуть гильотину!

— Куда ее везут? — спросила другая женщина, морщась от чужой боли.

— В больницу «Хертфорд» в Леваллуа-Перре.

— Правда? Но ее ведь называют английской больницей.

— Там, говорят, для ее ран самое современное оборудование.

— Кто это сказал? — вмешался в разговор возмущенный француз.

— Да вон тот здоровый парень... где же он? Только что был здесь, это он и сказал.

— Она сильно пострадала? — спросила молоденькая девушка с книгами в рюкзаке, вцепившись в руку своего спутника, юного студента.

— Я слышал, один американец говорил, ее ранение очень болезненное, но для жизни не опасное, — ответил еще один француз, секретарь или скромный администратор с большим коричневым пакетом под мышкой. — Пробито легкое, ей трудно дышать. На ней кислородная маска. Как жаль!