— Еду тебе принесут, — сказал вестник, — а служанка доставит необходимые вещи.

Я открыла рот, чтобы задать один из множества вопросов, которые вертелись у меня в голове, но дверь уже захлопнулась, и я осталась одна.

Когда глаза начали привыкать к темноте, я осмотрелась. Стены и пол моей темницы были из иловых кирпичей, грубых и темных. В комнате стояли древняя кровать и простой стол — больше ничего. Сквозь маленькое квадратное окошко в двери проникало немного света, и я бросилась к нему, только чтобы увидеть, как двое стражников, что привели меня, заняли места по обе стороны двери.

Я вернулась к кровати и села. Меня арестовали. Я стала узницей несколько другого рода, чем была в гареме. Однако я не отчаивалась, на самом деле та ужасная тревога, в которой я жила в последнее время, постепенно ослабевала. Это были временные неудобства. Не важно, какие подозрения могли пасть на меня, прямых доказательств, которые могли бы связать меня с покушением на убийство царя, не было. Если, конечно, Паибекаман был начеку и уничтожил банку с маслом…

При мысли об этом во мне шевельнулось дурное предчувствие. Я запустила пальцы в свои растрепанные волосы и решила помечтать о чем-нибудь приятном. Меня оправдают. Рамзес сжалится. Он пошлет за мной, чтобы принести свои извинения. Он будет лить слезы любви. В раскаянии он заключит меня в свои объятия, и прошлое будет забыто. В каморке пахло чесноком и мочой. Это был запах отчаяния, страдания и забвения. Я зажала ладони в коленях и стала ждать.

Долгое время спустя, в течение которого жара внутри комнаты усилилась и у меня разболелась голова, дверь распахнулась, и появилась девушка-служанка с подносом. Она поставила его на стол и встала, тупо разглядывая меня. Поднявшись с кровати, я подошла посмотреть, что она принесла. На подносе была чашка супа, свежий хлеб, немного фруктов и кувшин пива.

— А где твое почтение? — грубо спросила я, и она тут же поклонилась.

— Прости, госпожа Ту, — запинаясь, сказала она. — Я могу принести тебе что-нибудь еще?

— Да. Ты можешь привести мне Дисенк.

Она зарделась и неуклюже сцепила руки.

— Прошу прощения, госпожа Ту, но Дисенк не было видно сегодня в помещениях для слуг, и в любом случае Хранитель послал меня заботиться о тебе.

Я в ужасе уставилась на нее:

— Дисенк не будет прислуживать мне? Но почему?

— Я не знаю, моя госпожа.

Она отвела глаза. Похоже, она лгала мне, хотя, вероятнее всего, она была неопытной честной простушкой.

— В таком случае, — едко сказала я, — отправляйся в мою комнату и принеси одежду и краски. А также мои украшения и две шкатулки, что ты найдешь в сундуке у дальней стены. В одной хранятся лекарства, а в другой — памятные вещицы, что я берегу с детства. Принеси мои подушки и циновки для пола. Особенно подушки, ты поняла? Я должна иметь хоть какие-то удобства в этом ужасном месте. Сходи к кормилице и узнай, как там мой сын и хорошо ли с ним обращаются. Потом пойди к Хранителю и скажи ему, что я немедленно хочу поговорить с ним.

Она снова поклонилась и отступила к двери, но вдруг одна мысль поразила меня, и я позвала ее обратно, указав на еду, которую она поставила на стол.

— Подожди. Попробуй, пожалуйста, мою еду.

Я внимательно смотрела на нее, она поднесла суп ко рту, отщипнула маленький кусочек хлеба, поела фруктов, глотнула немного пива. Руки у нее дрожали больше, я думаю, от застенчивости, чем от страха. Мы обе ждали. Я знала, что эта предосторожность напрасна, если умелая рука решила избавить дворец от необходимости неудобного судебного разбирательства, потому что существует множество ядов, которые действуют медленно и коварно, но я не верила, что в Пи-Рамзесе кто-нибудь об этом знает, кроме меня и Гуи. Девушка стояла не шевелясь, потупив взгляд, и в конце концов я отпустила ее и придвинула стол к краю кровати. Стражник выпустил ее, и в душной тишине я съела свою простую пищу, и никто не прислуживал мне за столом.

Я снова стала ждать. Вскоре через маленькое окошко в двери в каморку влетело несколько мух, привлеченных быстро разлагающимися остатками пищи, и я стала смотреть, как они ползают по тарелкам. У меня не было метелки, чтобы согнать их. Мои стражники изредка перекидывались парой слов. Кожаные одеяния скрипели, когда кто-нибудь из них начинал шевелиться.

Наконец я услышала, как они подтянулись, и насторожилась. Дверь отперли. Амоннахт вошел и поклонился, и вслед за ним вошла служанка. У нее в руках ничего не было. Неуклюже поклонившись, она взяла поднос и вышла. Облако мух вылетело за ней.

Я повернулась к Хранителю:

— Где мои вещи? Я же не простая узница, Амоннахт. Мне не может быть отказано в некотором удобстве.

Он склонил голову. Я уловила аромат его благовоний. Здесь его платье казалось ослепительно чистым. Драгоценные камни тускло мерцали. Краска на лице была безупречна. Я с болью осознавала пропасть, разделявшую нас теперь, особенно когда я была еще немыта и во вчерашнем платье. «Это все намеренно подстроено, чтобы заставить меня страдать, — с негодованием думала я. — Посмотрим, только у них ничего не выйдет».

— Мои глубочайшие извинения за причиненные неудобства, госпожа Ту, — ответил Хранитель. — Конечно, ты получишь свои вещи, как только закончится тщательный обыск твоего жилища. Ты обвиняешься в очень серьезном преступлении, но, пока твоя вина не доказана, я сделаю все, чтобы облегчить тебе это испытание.

Я вздрогнула от страха. Подушка. Что, если они найдут свиток?

— Кровать очень неровная, — пожаловалась я. — Я не могу лежать на ней. Можно мне забрать хотя бы свое белье и подушки? И мое божество, Вепвавета. Ведь молиться перед фигуркой моего бога не запрещено? А кто проводит этот оскорбительный обыск?

Амоннахт успокаивающе улыбнулся:

— Твое дело отдано в руки царевича Рамзеса. Можешь быть уверена в его беспристрастном рассмотрении, госпожа Ту. Он порядочный человек. Я уже задал ему вопрос касательно того, когда ты можешь получить обратно свое имущество, и он обещал к вечеру все вернуть.

«К тому времени его подручные вывернут все мои сундуки, залапают косметические мази, разворошат драгоценности и разорвут матрас и подушки, — цинично размышляла я. — Найдут ли они свиток? Естественно, ведь человеку, назначенному проводить этот возмутительный обыск, наверняка дано тайное указание найти его, и он отличит почерк писца своего царевича от других, которыми записаны рецепты, письма и отчеты моего смотрителя на других свитках в моих сундуках. Мне следовало предвидеть это. Не стоило быть такой самонадеянной».

— В этом случае, полагаю, я должна набраться терпения, — ответила я вкрадчиво. — Я бы хотела увидеть сына, Амоннахт. Нельзя ли принести его ко мне?

Но он снова вежливо покачал головой:

— Мне жаль, моя госпожа, но это запрещено. Я лично убедился, что он находится в хороших руках. Кормилица присмотрит за ним, и я уполномочил Ибен заботиться о нем.