Дориан подумывает о том, не упасть ли ему на меч, но мешает присутствие кота.

(Все коты – хранители по своей принадлежности.)

Он лишен всякой возможности как-либо отмерять время, которое течет ужасающе медленно, но не может не видеть, что волны Беззвездного моря понемногу подкатываются все ближе. Поначалу он списывает это на игры воображения, но вскоре становится ясно, что наступает прилив.

Дориан готовно смиряется с тем, что утонет в меду и печали, когда замечает корабль.

Я подумывала отдать этот блокнот матери З., но не сделала этого. Такое у меня чувство, что я еще не закончила с ним, хотя это не что-то цельное, а сплошные обрывки.

Все надеюсь, что найдется еще какая-то деталь, хотя бы и мелочь, благодаря которой обрывки свяжутся воедино, но у меня и намека нет, что бы это могло быть.

Кое-что я ей все-таки рассказала, маме З. Но не все. Я привезла к чаю печенье с пчелками, думала, что она как-то на пчел откликнется, если пчелы как символ что-то для нее значат, ну, и еще потому, что оно вкусное, с медово-лимонной глазурью, но она никак пчел не прокомментировала, так что и я не стала поднимать эту тему. Мне осточертели эти тайные общества и таинственные, якобы существующие, а может, и не существующие места, и было приятно хоть с кем-то непричастным ко всему к этому поговорить. Сидеть на кухне, пить кофе с печеньем. На этой кухне все выглядело как-то поярче. Свет, отношения, все.

А потом, она ведь ведунья, она ведь какие-то вещи просто знает, сама собой. Думаю даже, что она, как бы это сказать, взломала меня. Пробила еще одну брешь, трещину в моей психической броне, и теперь через эту трещину внутрь меня сочится и свет, и все такое.

Между делом я спросила ее, верит ли она, что в мире есть магия, и она ответила мне: “Мир – это и есть магия, медовенькая моя”.

Может, и так. Я не знаю.

Когда я уходила, она сунула мне в карман карту таро, но заметила я это только потом. На карте – Луна.

Мне пришлось посмотреть, что Луна значит, в инете, я же не спец по картам таро. А вот у З., кстати, колода имелась, и однажды он мне ее разложил, и хотя утверждал, что не очень в этом силен, все, что он мне тогда нагадал, попало в точку.

В общем, оказалось, что Луна означает интуицию, бегство от действительности и путь к себе через тайные, потусторонние миры и творческое безумие.

Думаю, мадам Лав знает, где собака зарыта.

Я пристроила карту на приборную доску, чтобы видеть ее, когда веду машину.

Вот чувствую, что что-то приближается, но кто ж его знает что.

Пытаюсь все это отпустить, но что-то цепляется, не отпускает. Определенно продолжает вариться. Ведет и ведет меня к чему-то новому и неведомому.

Если бы этого не случилось, я не пришла бы к идее выстраивать свою видеоигру, не устроилась бы на эту работу, не ехала бы сейчас в Канаду.

Похоже на то, что я следую за нитью, которую З. оставил для меня в лабиринте, но при этом вовсе не обязательно, что он сам там был. Может, совсем не мое это дело – искать его. Может, мое дело как раз в том, чтобы увидеть, куда ведет эта нить.

Со странным чувством я оставила у мадам Лав связанный для З. шарф. Он так долго у меня был.

Надеюсь, когда-нибудь он все-таки намотает его на шею.

И надеюсь, у него найдется офигенно, офигенно занимательная история, чтобы рассказать мне ее за ужином у его мамы, и надеюсь, он будет там со своим мужем и я с кем-то или одна, и меня будет вполне это устраивать, и, надеюсь, мы засидимся допоздна, так допоздна, что поздно превратится в рано, и надеюсь, что истории и вино никогда не иссякнут.

Так и будет, надеюсь.

Плывет по Беззвездному морю корабль, плывет по волнам прилива.

В трюме там человек, чье имя теперь Дориан, бодрствует над безжизненным телом Закери Эзры Роулинса, в то время как капитан корабля, чье имя не было и не будет Элинор, рулит им по бурному морю.

Слышно, что наверху шум, словно что-то кипит, ветер воет, корабль качает, накреняет то туда, то сюда. Свечное пламя дрожит, почти гаснет и снова вспыхивает.

– Что там такое? – спрашивает Дориан, когда Элинор спускается в каюту.

– Да совы расселись на мачте меж парусов, – отвечает она. Одна из сов, маленькая, прилетела за ней, обследовала каюту и примостилась на балке. – Мешают управлять кораблем. И как их в этом винить, когда море поднимается так быстро! Надо же им где-то присесть, передохнуть. О, ничего страшного, карты все равно уже не годятся, придется их переделывать.

Последнее замечание относится к тому, что тело Закери они уложили на стол с картами, измазав кровью бумаги и золотистые ленты, так что теперь местами не видно ни знакомых уже путей, ни не нанесенных еще на карту местностей, где обитают драконы, все теперь под морем потеряно.

Дориан принимается извиняться, но Элинор отмахивается, и они стоят в обоюдном молчании.

– Высоко ли оно поднимется? – нарушает молчание Дориан, хотя понимает, что ему все равно. Пусть оно себе поднимается, пока они не врежутся в поверхность Земли.

– Здесь много еще гротов и проток, по которым можно проплыть, – к неудовольствию Дориана, уверяет его Элинор. – Я найду путь, как бы высоко море ни поднялось. Не нужно ль тебе еще что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Значит, вот его ты тогда искал? – спрашивает она, глядя на Закери.

Дориан кивает.

– Знавала когда-то я человека, у которого было точно такое пальто. Что это ты читаешь?

Она указывает на книгу, которую он держит в руке, не читает на самом деле, а скорее цепляется за нее, как за талисман.

Он протягивает ей “Сладостные печали”.

Элинор, сосредоточенно хмурясь, смотрит на книгу, а затем радость от узнавания старого, полузабытого друга вспыхивает у нее на лице.

– Где ж ты ее отыскал? – спрашивает она.

– Это вот он, – кивнув на Закери, говорит Дориан. – В библиотеке. На поверхности. Полагаю, книга твоя. – Выражение лица у нее такое, что, глядя на нее, ему трудно не улыбнуться.

– Эта книга никогда не была моей, – качает головой Элинор. – Вот истории, которые рассказаны в ней, вот они – да. Я стащила ее из Архива. И не думала, что снова ее увижу!

– Что ж, теперь она твоя.

– Нет, мы сбережем ее, чтобы читать вместе. Здесь всегда найдется место для новых книг.

Только тут он замечает, какое множество книг в этой каюте. Они в шкафах, встроенных между переборками, на подоконниках, стопками лежат на сиденьях стульев, подпирают ножки стола.