Мы тихо вышли из полутемной конюшни и возвратились к машине. Мгновение поколебавшись, я порывисто обернулась к спутнику.

– Послушайте, Дональд, не волнуйтесь!

– А вы разве не волнуетесь?

– Ну, сердцу не прикажешь, верно? Только ровным счетом ничего серьезного не случилось и случиться не могло! Вот увидите: они просто-напросто забыли про время и заехали куда-нибудь подкрепиться или что-нибудь в этом роде.

– Маловероятно.

– Ну, может, и впрямь машина сломалась.

– Мфм, – отозвался Дональд.

– Почему бы вам не подождать? Они вот-вот объявятся.

– Спасибо, исключено. Я не забыл поблагодарить мисс Дермотт за угощение?

– Поблагодарили, и в высшей степени любезно. Не надо, я сама открою ворота.

– О, спасибо… – Но Дональд так и не тронулся с места. Рука его по-прежнему покоилась на дверце машины. Он явно хотел что-то сказать, но, как показалось мне, передумал. И вместо этого проговорил, словно зондируя почву: – Славный малый этот Форрест.

– Да.

– Похоже, он всерьез заинтересовался каменоломней. Сказал, завтра составит мне компанию в поисках пресловутой плиты.

– От души надеюсь, что вы ее отыщете. Думаете, эта штука и впрямь окажется подлинной?

– Наверняка утверждать трудно, но я склонен думать, что да, хотя бы уже потому, что у Форреста на столько лет сохранилось сильное убеждение, будто камень и впрямь римского происхождения. Он считает, там, верно, обнаружилось по меньшей мере одно-два слова, в которых они с сестрой сумели опознать латынь даже в возрасте девяти-десяти лет от роду. – Дональд усмехнулся. – По его словам, в ту пору познания их вряд ли распространялись за пределы est или sub[60]. Будем надеяться, он прав.

– Ужасно любопытно, правда?

– В лучшем случае, – бодро заметил Дональд, – там, скорее всего, говорится просто-напросто: «Каменотесы, голосуйте за П. Варрона – кандидата на пост десятника! Норма – ниже, зарплата – выше!»

Я рассмеялась:

– В любом случае удачи вам!

– Не хотите заглянуть завтра вечерком и присоединиться к охоте?

– Спасибо, но никак не могу. У меня… у меня дела.

– Мфм, – фыркнул Дональд, на этот раз вроде бы в знак неуверенного согласия.

Он снова замялся, а мне вдруг пришло в голову: а не рассказала ли ему Жюли что-нибудь про Адама?

Я подняла взгляд:

– Прошу прощения за то, что днем позволила себе так расчувствоваться. А он… его это сильно задело, как вы думаете?

– Кажется, нет, – ответил Дональд, причем так поспешно, что я поняла: именно это археолог и пытался сказать сам, но уж больно не хотел затрагивать болезненную тему, даже того ради, чтобы меня успокоить. – Он ни словом не обмолвился. Готов ручаться, Форрест все понял. Я бы на вашем месте не тревожился.

– Не буду, – заверила я. – Доброй ночи, Дональд.

– Доброй ночи.

Взревел мотор, и допотопный автомобильчик рванулся вперед. Проезжая мимо, Дональд махнул мне рукой, и машина с урчанием нырнула в сумерки, карабкаясь вверх по склону, в направлении Хай-Риггса.

Покончив с посудой, мы вернулись в гостиную. Лиза штопала что-то для Кона, я рассеянно играла в криббидж с дедушкой, когда наконец во двор въехала машина. Не успела она затормозить, как уже хлопнула дверца, затем наступила короткая пауза, донеслись приглушенные голоса, и практически тут же машина стронулась с места. Раздался стремительный перестук высоких каблучков через двор и к кухонной двери. Мы услышали, как Жюли пробежала по коридору и распахнула обитую зеленым сукном дверь. Торопливые шаги зазвучали в холле, а затем на устланной ковром лестнице.

Дедушка с шумом швырнул на стол карты и закричал:

– Жюли!

Летящие шаги стихли. Пауза.

– Жюли!

Девушка снова медленно спустилась по лестнице и направилась через холл к двери в гостиную. Я рассеянно отметила про себя гул мотора, затихающий за холмом.

Дверь гостиной распахнулась.

Помедлив мгновение, Жюли переступила порог, быстро обвела глазами комнату и остановила взгляд на дедушке. После поездки в открытой машине волосы ее растрепались, лицо разрумянилось, глаза блестели ослепительно ярко, отвыкшие от света зрачки расширились. Она выглядела необыкновенно прелестно и притом словно живая картинка юной девушки, которая только что покинула объятия любимого и отчаянно сконфужена, внезапно оказавшись на свету, под перекрестными взглядами.

В первое мгновение сердце у меня упало: неужто я ошиблась и ее интерес к Биллу Фенвику и впрямь серьезен? Но затем – не знаю уж как, разве что потому, что мы с Жюли настолько похожи, – я с успокаивающей отчетливостью поняла, что блеск этих глаз объясняется отнюдь не любовью и смущением, а пламенной яростью.

Пухлые руки Лизы застыли в воздухе, носок, который она штопала, медленно лег ей на колени, а сама она воззрилась на Жюли задумчиво и оценивающе.

– Жюли! – гневно начал дедушка. – Где тебя носило? Мы весь вечер тебя ждали, да высматривали, да беспокоились, не случилось ли чего. Бог свидетель, я вовсе не рассчитываю, что ты удержишь в памяти такой пустяк, как день рождения деда, но, думается мне…

– Прости, пожалуйста, дедушка. – Голос ее звучал относительно спокойно, но я-то видела, как побелели пальцы, стиснувшие ручку двери. – Я… мы собирались вернуться вовремя. Я не забыла – мы попали в аварию.

– В аварию?

Ладони старика легли на стол среди карт, чуть подрагивая, точно руки марионетки, если дернуть за продетые сквозь предплечья ниточки.

Я быстро вскинула глаза:

– Надеюсь, никто не пострадал?

Девушка покачала головой:

– Нет, просто все вышло ужасно глупо. Билл ни в чем не виноват. Мы вовсе и не гнали как сумасшедшие – дело было на участке с ограничением скорости, и Билл ехал совсем-совсем медленно. А тут какой-то тип задом выехал из гаража – и прямехонько в нас!

– Машина пострадала?

– Да. Крыло помялось, и переднее колесо задето. Билл боялся, что оно вообще сместилось и ось погнулась, или как уж там эта штука называется, но обошлось. А потом началась вся эта катавасия, и полиция тоже… – Она сглотнула. – Сами знаете, как это бывает; а после еще пришлось возвращать машину в гараж, чтобы там определили размер ущерба, а Биллу пришлось договариваться, чтобы забрать машину в ремонт. Я… мы ничего не могли поделать, честное слово, не могли.

– Конечно не могли, – успокоила я. – Послушай, родная, а поужинать-то тебе удалось? Потому что…