Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не хуже, чем потопом.
Кристофер вообразил, как поднимается еще выше в небо. Как снежинки в сумерках, поблескивали звезды. На миг ему подумалось: так выглядит Царство Небесное. Сидишь на облаке. Любуешься звездами. Ощущаешь на лбу вечное тепло маминой ладони. Он вспомнил, как отец Том объяснял сущность Святой Троицы: Бог един в трех лицах. Для наглядности: вода – это и просто вода, и лед, и пар.
И облака.
Сейчас они не столько летели, сколько плыли сквозь воды небес. Одно соединилось с другим. Могущество Кристофера ограничивалось только его воображением. В голове промелькнуло: не потому ли шептунья охотится на детей. Взрослые не любят вспоминать о своем могуществе, потому что их когда-то стыдили за буйное воображение.
Подумать – все равно что сделать.
– Приготовься, – скомандовал славный человек.
Кристофер почувствовал, что они начали падать, снова пронзая облака, но куда более стремительно. Он не мог судить, далеко ли они унеслись. Долго ли парили в небесах. Время заблудилось в лабиринтах его воображения. Он падал все быстрее и быстрее. Миновал толщу облаков и посмотрел вниз. Весь город остался позади.
Они очутились над Лесом Миссии.
Вот только лес выглядел совсем по-другому. Он сделался более обширным и каким-то более коварным. Солнце растопило снег на верхушках деревьев, но поляна белела, как прежде. В центре этой белизны точкой чернело знакомое дерево. Кристофер не сразу сообразил, что видит перед собой.
Лес превратился в исполинский глаз.
Глаз этот, устремленный в небеса, следил, как падают звезды. Всякий раз это возносилась душа или умирало солнце. Или умирал «сын-солнце». Поляна превратилась в белок этого глаза. Дерево стало его зрачком. Его учеником. Но отнюдь не новичком.
Падение длилось. Славный человек был тяжелее, а потому и падал быстрее. Расстояние между ними увеличивалось.
– Я ее отвлеку! Доберись до нее засветло! – наказал, падая с неба, славный человек. – Помни, кто ты такой!
Мысленным взором Кристофер увидел, как славный человек ударился об асфальт, тогда как сам он полетел дальше, к опушке леса, которую успела расчистить строительная бригада фирмы «Коллинз Констракшн». Вокруг свежевырытого котлована были свалены гигантские древесные стволы. Они смахивали на зубы, вырванные из десен свирепой рукой. Надгробьями торчали пни. Они окружали вывороченные пласты земли, лужи грязи и скопление техники.
Тут-то он и увидел шептунью.
Она стояла в слякоти с ордой из сотни оленей. Стояла молча. Лишь изредка дотрагиваясь до оленьих лбов, отчего животные начинали кланяться, как богомольцы. Их окружали тысячи почтарей. Каждый держался за веревку, которая обеспечивала стройность их рядов. Ряды тянулись до горизонта.
Это было ее войско.
С открытыми глазами Кристофер упал на землю. Его тело шумно плюхнулось в грязь. От силы удара из него едва не вышибло дух. Ему казалось, что грудная клетка просто раздавлена: он ловил ртом воздух, как золотая рыбка, выброшенная из аквариума. Кристофер не сомневался, что его засекли, но стоны почтарей заглушали все остальные звуки. Он смотрел в небо. Солнце ласкало макушки деревьев.
Кристофер оказался в самом центре вражеского логова.
Славного человека рядом не было.
До захода солнца оставалось десять минут.
Мать Кристофера подняла голову, когда ее сын вдруг зашевелился на больничной койке. Под плотно закрытыми веками дрогнули зрачки. Держа его за руку, она всем сердцем и душой надеялась встретить его взгляд. Взгляд его необыкновенных глаз. Как у отца. Но всякая надежда угасла от неумолимого «биип-биип-биип», исходившего от аппаратуры, которая поддерживала жизнь в детском теле. За окном садилось солнце. Мать Кристофера пронзило холодом. Страшная ночь близко. И готовится забрать ее сына.
Она повернулась к Эмброузу. Его глаза скрывала марлевая повязка. Мать Кристофера посмотрела на дневник, который так и держала в руках. Все, что выпало на долю Дэвида, сейчас доставалось Кристоферу. Зуд, головные боли, жар. И один ребенок, и другой знали все ответы на все задания в проверочных. За обоими охотилась шептунья. Вывод напрашивался сам собой: все, что делал Дэвид, суждено повторить Кристоферу. Она обреченно перелистнула страницу.
Там была последняя запись Дэвида.
В палате резко похолодало. Дыхание замерзало в воздухе. У нее замирало сердце. На этой странице почерк стал почти разборчивым.
25 июня
Эмброуз, я собираюсь убить шептунью. Если ты читаешь этот дневник, значит, у меня ничего не вышло. Но хочу рассказать тебе, как прошел мой последний день. Утром, когда я вылез из постели, у меня на душе было спокойно. Как ни странно, это чистая правда. Мне казалось, что вся моя жизнь – дорога к этому моменту. То есть все свои восемь лет я жил ради единственной цели. Я знаю, что должен сделать. Мне придется пойти за ней в мой домик на дереве. Как знать, что ждет меня на той стороне. Там до того страшно, что мы тотчас же забываем свои кошмары. Но если я туда не пойду, то, сдается мне, все скоро умрут. Хотя подозреваю, что завтра меня не станет. Интересно, как это произойдет. Эмброуз, когда ты дочитаешь мой дневник, не суди себя слишком строго. Я же понимаю: ты еще молод, тебе всего 17 лет. Не переживай, что ты от меня отмахивался – я бы и сам себе не поверил. Но здесь Бог тем и отличается. Знанием. Я знаю: если ты это читаешь, значит, ты не умер. Значит, у меня как-никак получилось удержать ее в пределах воображаемого мира, подальше от тебя. И этого мне довольно. Я знаю, ты порядочный человек. Знаю, тебе изо дня в день будет меня не хватать. Но я никуда не денусь, Эмброуз. Я буду присматривать за тобой с воображаемой стороны. И позабочусь, чтобы тебя не донимали кошмары. А потому даже в самые тягостные дни у тебя всегда будет передышка – сон. И всякий раз, вдыхая запах бейсбольной перчатки, помни, Эмброуз: это я. Пока ты не отправишься в Царство Небесное, я тебя не покину. Ты останешься под моей защитой. Я тебя люблю, старший брат.
Мать Кристофера напрягла зрение, чтобы разобрать последние слова.
Она закрыла дневник. И она, и Эмброуз – оба молчали. Потом, ища поддержки, мать Кристофера взялась за руку Эмброуза и отвернулась к окну. Нижний край солнца уже коснулся горизонта. Через считаные минуты стемнеет, а ее мальчик задерживается по ту сторону мрака. Если истории так уж необходимо повторяться, то – вывод напрашивался сам собой – шептунья сейчас ведет его в тупик. Ей было видно сына: тот с многочисленными трубочками во рту лежал на больничной койке. Матери Кристофера хотелось выть. Да так, чтобы не слышать жужжания приборов, которые поддерживали в нем жизнь.
– Не ходи за ней, Кристофер, – молила она. – Не ходи в дом на дереве, построенный Дэвидом.
Солнце уходило за горизонт.
