Большие руки Чикалазаде нежно ласкали ее, и он стал говорить ей слова утешения. Внезапно изумрудные глаза открылись и впрямую встретили его взгляд. Она принялась тихо всхлипывать.

— Нет, Инчили, нет, моя прелесть, — любовно сказал визирь. — Я вижу в твоих сладостных очах тень другого мужчины. Я должен победить этого соперника, ибо ты никогда больше его не увидишь. Ты моя навечно! — ликовал он. — Отдайся мне вся, моя драгоценная!

— Не могу, — рыдала она. — Не могу!

Руки его возобновили свою дразнящую ласку, а губы начали с легким нажимом целовать ей лицо и шею.

— Я сделаю так, что ты забудешь его, — прохрипел Чикалазаде. И он снова отдался мерному движению страсти, теряя уже самого себя в ее тепле и сладости.

Он довел и себя, и ее до высшего наслаждения, а потом Кат рыдала у него на груди, пока, изнуренная, не уснула.

Она спала подобно ребенку, свернувшись клубочком и расслабившись. Визирь с улыбкой поднялся с развороченной постели и, подойдя к низенькому столику, налил себе бокал апельсинового шербета. Развалясь на подушках, он задумчиво потягивал напиток и глядел на свою прекрасную невольницу. Хаммид был прав, она заслуживала особого отношения. Но Аллах! Чужестранка бросает вызов великому визирю! А ведь достаточно одного его слова, и всякая в гареме из кожи вон лезет, чтобы ублажить своего господина. Даже его гордая жена-принцесса страстно желала доставить ему наслаждение.

С Инчили, однако, получалось как раз наоборот. Это он пытался завоевать ее. И не отступит, пока не завладеет как ее телом, так и душой. Никогда он не испытывал такого блаженства, как этой ночью. И визирь вздрогнул, представив, какой эта женщина будет, когда полностью ему уступит.

Проснувшись, Кат с удивлением обнаружила, что лежит в своей постели. Она уселась и спросила у Сюзан:

— Как я снова сюда попала?

— Вас принес он сам. Сам господин Чикалазаде! Вы спали так сладко, что он не пожелал вас беспокоить. Я так испугалась, когда он вошел с вами на руках… Но он был очень добр и показался вовсе не таким чудовищем, как я представляла. Мне понравился.

— Да, он не зверь, — тупо согласилась Кат. Потом ее голос задрожал. — Но я не могу смириться с такой жизнью, Сюзан. Я хочу Френсиса! Хочу домой! Хочу быть свободной! — И она зарыдала.

Когда прошло несколько минут, а Кат все плакала, Сюзан послала рабыню за евнухом Османом. Тот немедля прибежал и спросил:

— В чем дело, Мара?

— Моя дама, сэр. Она вся изошла слезами! Я уже все пыталась сделать!

Осман склонился над Кат.

— Почему ты плачешь, Инчили? Разве что-то тебя огорчает?

А она даже и не заметила его. В отчаянии негр послал за Хаммидом. Великий евнух явился и жестом отослал обоих слуг. Потом сел у кровати и стал ждать.

Истерические рыдания продлились еще несколько минут, а затем стали стихать, пока совсем не смолкли. Кат села, лицо ее было мокрым и припухлым. Евнух, не говоря ни слова, протянул ей большой красный платок.

Вытерев себе лицо, она звучно высморкалась.

— Очень хорошо, Инчили, скажи, что тебя печалит, — сказал Хаммид.

— Все! — взорвалась пленница. — Я хочу быть свободной! Не могу перенести, что меня держат в клетке! В моей стране женщины свободно ходят повсюду. Здесь я заточена в гареме и гуляю только в саду за высокими стенами. Ненавижу все это! Ненавижу!

Негр понимающе кивнул. Обычный случай со вновь поступившей невольницей. Можно даже пойти на уступки, и немалые, лишь бы Инчили была довольна. Уже много лет Хаммид искал такую женщину, ибо желал уравновесить влияние, которое оказывала на его господина Латифа Султан. Красивая и умная, османская принцесса покорно принесла мужу троих сыновей и дочерей-близняшек, но особых чувственных позывов не испытывала. Поэтому она не возражала против огромного гарема, нужного супругу, чтобы удовлетворять его ненасытный аппетит. Но Великий евнух беспокоился, вдруг визирь попадет под влияние какой-нибудь интриганки, и тогда дом, которому он, Хаммид, отдавал столько сил, превратится в настоящее поле сражения. А учитывая высокое положение Чикалазаде-паши, интриганка могла даже вмешаться в государственную политику.

В Инчили же Великий евнух нашел именно то, что искал. Он быстро понял, что его новая подопечная не только умна, но и нравственна. Да еще красива и на редкость мудра. И, что важнее всего, обладала столь же неуемной чувственностью, что и его господин. Хаммид даже подумал, что Латифа Султан с Инчили могли бы подружиться, и с их помощью он сумел бы направить Чикалазаде по пути величия. Ибо евнух был честолюбив, а заведовать домом великого человека казалось ему целью, к которой стоило стремиться.

— Я получу для тебя разрешение гулять в саду Латифы Султан. Он не огорожен, открыт и морю, и небу.

Также предложу моему господину, чтобы он брал тебя на прогулки в своей лодке. Тебе это понравится?

Она кивнула.

— А потом, — продолжил негр, — когда все утрясется, я позволю тебе выходить в город на рынки.

— О да, пожалуйста, Хаммид!

— Хорошо! Теперь прошла твоя истерика?

— Да!

Евнух ласково улыбнулся.

— Я рад, Инчили! Господин Чика говорил мне сегодня утром, до чего он насладился с тобой. Ты ублажила его, как никакая женщина прежде. Сегодня снова пойдешь к нему.

Кат взяла оторопь; мысли обгоняли одна другую. Наконец она решила: «Если уж мне суждено пока это выносить, то буду извлекать пользу для меня самой и для Сюзан».

Она посмотрела на Великого евнуха.

— У меня нет одежды. Самая последняя наложница в этом гареме имеет больше платьев, чем я! Мне что, будут выдаваться жалкие клочки кисеи на каждую ночь? Если уж я должна услаждать моего господина Чика, то пусть мне позволят самой выбрать себе гардероб. По опыту знаю, Хаммид: чтобы удержать мужчину в постели, нужно нечто большее, чем просто умение. Или тебе все равно, как скоро я надоем Чика-паше?

Евнух пришел в восторг. Может, она еще и не совсем готова отдаться вся, но этот чисто женский интерес к тряпкам — очень добрый знак.

— Я пошлю за торговками с базара, чтобы ты сама выбрала товар. Если приглянутся какие-либо ткани — покупай! Наши швеи сошьют тебе платья. Сможешь также купить драгоценности, сурьму и духи. — Хаммид ощутил себя невероятно щедрым. — Когда выберешь, что захочешь, Осман позаботится, чтобы женщинам заплатили.

Столько всякой всячины принесли торговки, что у Кат глаза разбежались. И она ни в чем себе не отказала. Купила несколько дюжин кисейных блузок, белых и цветных, шаровары с жакетками под цвет и длинные восточные халаты зеленого, розовато-лилового, сиреневого, бирюзового, бледно-голубого и ярко-розового оттенков.

Пожелала оставить себе и несколько рулонов материи: синий шелк, расшитый маленькими звездочками, толстый красный атлас, бледно-зеленую парчу, посверкивающую золотыми нитями, и кисею, золотистую и серебристую.