Барон поднял голову.

— Почему ты так решил?

— Я же был там, — с жаром ответил Роберт. — Ты, наверное, забыл, что я жил в этой стране. Принимая во внимание всю важность проекта, могу сказать, что Израиль будет не в состоянии заплатить за прокладку водопровода через пустыню. Ему и ста лет не хватит, чтобы расплатиться. Наши деньги уйдут в песок.

На лице отца появилось выражение, которого Роберт раньше не замечал.

— Но ты согласен, что проект этот реален?

— Да.

— И необходим?

— Бесспорно. Меня беспокоит экономическая сторона вопроса.

— Иногда бывает только разумно вкладывать средства в дела, которые не обещают быстрой прибыли, — сказал сыну барон. — Таков долг богатых людей перед обществом. Прибыль здесь заключается в том, что в результате выигрывают все.

Роберт с удивлением посмотрел на отца.

— Не означает ли это резкой перемены в твоих взглядах?

Барон улыбнулся.

— А твои возражения должны свидетельствовать о переменах в твоих?

— Но как же твоя ответственность перед остальными членами семейства? Ты говорил про нее, обосновывая необходимость спасения концерна фон Куппена.

Барон поднялся.

— Это оборотная сторона той же медали. Если бы тогда мы не сделали того, что сделали, все наши прибыли достались бы другим. Данный проект осуществим именно благодаря тем деньгам, которые мы заработали, поддержав фон Куплена.

Несколько мгновений Роберт соображал.

— Тогда выходит, что ты не стремишься на этом проекте заработать?

— Я этого не говорил, — быстро ответил отец. — Как банкир я всегда должен быть заинтересован в прибылях. Но в этом деле не прибыль сама по себе стоит на первом месте.

— Значит, ты не отвергнешь прибыль, если я укажу тебе, как ее можно получить?

— Конечно, нет. — Барон вновь уселся. — Что ты имеешь в виду?

— Пароходную компанию «Кэмпион-Израиль». Мы готовы отказаться от оформления страховки, поскольку Марсель чересчур уж жадничает и хочет заграбастать всю прибыль целиком.

— Это так, — заметил барон. — Наш старый друг Марсель готов заглотить все, что видит. Меньше чем за год он прибрал к рукам почти столько же судов, сколькими владеет его тесть, и уж гораздо больше, чем это нужно грекам. Но все его суда уже столько раз заложены и перезаложены, что, боюсь, какая-нибудь очередная сделка пустит их всех ко дну.

— Но если прибыли от израильской линии не будут годностью и без остатка перекачаны в другие его компании, то не хватит ли нам этих денег, чтобы покрыть текущий дефицит средств на этот проект с водопроводом?

Барон задумался.

— Может, и хватит, хотя придется пройти по острию ножа.

— Если мы объединим два проекта в один и предоставим Израилю денежную ссуду под, скажем, полпроцента вместо обычных пяти-семи, не убьем ли мы тем самым двух зайцев сразу?

— Пожалуй. Роберт улыбнулся.

— Но, — продолжал барон, — что если Марсель на это не пойдет? Ведь если мы вынудим его внести больше, чем того требует его доля, может получиться так, что никакой прибыли мы не увидим вообще.

— Надо его спросить, — заметил Роберт. — Если ему позарез, как ты говоришь, нужны суда, он согласится. И выдать ему свидетельство о страховке будет для нас тогда сущим удовольствием.

Де Койн с уважением посмотрел на сына. Высказанная им идея была абсолютно здравой, а если бы она оказалась еще и осуществимой, Израиль получил бы значительные выгоды.

— Марсель сейчас в Нью-Йорке, — сказал барон. — Может, тебе стоит отправиться туда и потолковать с ним?

— Отлично. Думаю, Дениз это тоже понравится. В Америке она еще ни разу не была.

Барон взглядом проводил скрывшуюся за дверью фигуру сына. Привычным движением руки поднес к глазам лист бумаги, начал вчитываться, но так и не смог заставить себя сосредоточиться. Старею, подумал он. Всего несколько лет назад, когда он был лишь чуть моложе, он не просмотрел бы такую возможность. Видимо, пора уже потихоньку отходить от дел.

И вовсе не потому, что он чувствовал себя таким усталым. Просто он слишком долгое время нес свою нелегкую ношу. А может, все эти годы он не был готов умерить пыл потому, что не видел рядом продолжателя своего дела? Такого, какого его отец нашел в нем самом?

Толпа начала выкрикивать приветствия еще задолго до того, как длинный черный лимузин остановился у задрапированного флагами помоста. Человек в форме капитана бросился вперед, чтобы распахнуть дверцу. Взорам собравшихся открылось сначала затянутое в шелковый чулок колено, затем солнце заблистало в мягких, рассыпавшихся по плечам волосах. Ампаро вышла из машины.

Толпа неистовствовала:

— Принцесса! Принцесса!

Какое-то мгновение Ампаро стояла неподвижно, едва ли не робея. Затем улыбнулась окружавшим ее людям. К ней подбежала девчушка, вручила букетик цветов. Она наклонилась и поцеловала ребенка, едва слышно прошептав:

— Огромное спасибо!

Тут ее отделили от толпы чиновники, проводили на помост и поставили напротив целой батареи из микрофонов. Ампаро терпеливо ждала, пока фотографы со вспышками не уймутся, а выкрики толпы не начнут стихать. Когда она, наконец, заговорила, ее низкий голос зазвучал так тепло и проникновенно, что каждому из присутствовавших казалось, будто она обращается именно к нему:

— Дети мои. Крестьяне.

Эти слова вызвали новый шквал восторженных криков. Ибо разве не была она одной из них? И разве не с гор спустился ее отец, чтобы занять свой высокий пост? Не она ли постоянно заботится о жизни крестьян и рабочих, о жизни простых людей? Именно по ее настоянию открывались школы для их детей, больницы для слабых и страждущих, предоставлялась пища тем, кто не мог более работать, забота и уважение окружали стариков.

Вот и сейчас она стоит перед фасадом великолепного здания, белоснежного и сверкающего, того самого здания, строительство которого стольких людей обеспечило работой, а в самом ближайшем будущем даст возможность заработать на жизнь еще большему количеству мужчин, женщин и детей. Даже саму землю, на которой высилось величественное здание отеля, землю, принадлежавшую ей и принесшую бы несметные богатства в виде арендной платы, — эту землю она тоже отдала им. Неужели же после всего этого, после всех тех благ, которыми она осыпала свой народ, было бы слишком большой честью назвать отель ее именем? Принцесса.

Ампаро подняла руку, и шум толпы тут же смолк. Она смотрела, не мигая, на стоящих перед ней людей, не обращая внимания на бьющий в глаза резкий солнечный свет. Усиленный микрофонами, ее низкий голос разносился над собравшимися, как страстный шепот:

— Этим днем каждый из нас может гордиться. Им может гордиться вся страна. Этот день знаменует собой начало новой эры — эры процветания нашей горячо любимой земли.