— Маме и говорить ничего не придется. Она догадается. Только надо будет сделать вид, что вечер носил романтический характер, — хмыкнул он.

— А как же Клаудия? — засмеялась София, и в ее глазах блеснул озорной огонек.

Но он лишь покачал головой.

— Ты знаешь, мне очень не по душе то, что я ее обманываю. Она была для меня образцовой женой.

София пожалела, что завела разговор на эту тему.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, потому что и сама не хотела бы обманывать Давида. Давай не будем об этом думать. Помнишь историю о драгоценном настоящем?

Она говорила бодрым голосом, но понимала, что волшебство момента уже нарушено.

Они еще немного поплавали, а потом уселись на краю бассейна, чтобы немного обсохнуть.

— Чувство вины — ужасная штука, не так ли? — сочувственно произнесла София.

— Точно, — ответил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе. — Но сожалеть о том, что сделано, я не желаю.

— Правда?

— Абсолютно. Завтра я жду тебя пораньше. Придешь?

— Конечно, ведь я хочу провести с Марией как можно больше времени. Она так хорошо выглядит по сравнению с тем, какой была в больнице.

— Да, Софи, но...

— Что?

— Она умрет.

Его голос дрогнул.

— Чудеса...

— Случаются, — задохнувшись, закончил он.

София прижалась к нему всем телом. Она не могла найти слов утешения. Да их и не могло быть в подобной ситуации. Она обняла Санти и позволила ему выплакаться, чтобы хоть как-то облегчить боль.

— Санти, любимый, поплачь, и тебе станет немного легче, — сказала она, замечая, что слезы помимо воли катятся по ее щекам. Она знала, что если позволит себе разрыдаться в его присутствии, он будет безутешен, так как поймет, что она плачет не только из-за бедной Марии.

Когда София вернулась в дом, было уже поздно, но родители все еще ждали ее на террасе вместе с Рафаэлем и Жасмин. Она попросила разрешения позвонить домой. Ей не хотелось бы этого делать, но она знала, что Давид будет волноваться, если не получит от нее никаких вестей.

— Как твоя кузина? — спросил он.

— Она не выздоровеет, — грустно отозвалась София. — Но, по крайней мере, я смогу провести с ней последние дни.

— Послушай, дорогая, ты можешь не беспокоиться. Оставайся там, сколько считаешь нужным. Девочки в порядке, у нас все хорошо.

— А лошади?

— Ничего нового. Но, конечно, дочки по тебе скучают.

— Я тоже очень соскучилась, — сказала она, пристыженная тем, что в любовном тумане иногда забывала о них.

— Оноре дали в этом году ведущую роль в школьной постановке. Она в восторге. Всем девочкам, которых допустили к участию, по семнадцать лет, а ей только четырнадцать, поэтому можешь себе представить, как она вознеслась.

— Еще бы, — ответила София.

— Вот она, выхватывает у меня трубку. — Давид передал трубку Оноре.

Когда София услышала знакомый голос дочери, ее горло сжалось от чувства вины и от внезапно охватившей ее тоски по дому.

— Привет, мама. Я исполняю главную роль в «Белой колдунье», — радостно воскликнула Онора.

— Знаю, папа мне уже сообщил. Ты молодчина.

— Мне надо учить текст. Очень много текста, больше, чем у всех других, вместе взятых, и костюм у меня будет особый. Мне его пошьет мисс Хайндлип. А еще мне поставят голос и интонацию. Специально для пьесы.

— Вижу, что ты будешь занята.

— Очень. Поэтому на уроки у меня времени совсем не остается.

— Ничего нового ты мне не сообщила, — хмыкнула София. — А как Индия?

— Папа говорит, что будет лучше, если она не станет с тобой разговаривать, а то совсем расклеится.

Онора не скрывала, что считает себя взрослой по сравнению с сестрой.

— Я поняла. Но ты поцелуешь ее от меня? Мне очень не хватает вас обеих.

— Но ты ведь скоро приедешь, разве не так?

— Конечно, моя милая. Очень скоро, — стараясь подавить свои чувства, произнесла София. — Ты не передашь трубку папе? Целую вас всех и очень люблю.

Онора чмокнула в трубку, и через мгновение Давид был снова на связи.

— Индия в порядке? — взволнованно спросила она.

— Она чувствует себя абсолютно нормально, только очень скучает. Но тебе не стоит так беспокоиться. Дорогая, у тебя такой встревоженный голос. Я понимаю, каково тебе там приходится. Мне жаль, что я не рядом с тобой.

В его голосе звучало искреннее сочувствие, и София ощутила укол совести. Она была на грани нервного срыва.

— Послушай, мне лучше идти. Звонить отсюда так дорого. Поцелуй наших девочек.

— Конечно, дорогая, береги себя.

Положив трубку, София поняла, что рискует запутаться. После звонка в ее душе остался неприятный осадок. Она чувствовала себя коварной и двуличной, особенно когда представляла доверчивые лица своих родных. Давид никогда не подводил ее. Его мягкий, утешающий голос заставил ее мучиться угрызениями совести. Но когда, переодевшись, спустя несколько минут она появилась на террасе, Англия снова отошла на задний план. София решила до конца исповедовать философию драгоценного настоящего, тем более что вечер, влажный и теплый, к этому располагал. Она дышала тем же воздухом, что и Санти, и этого ощущения было достаточно, чтобы сделать ее счастливой.

Ужин прошел в очень приятной обстановке. Стол освещали красивые лампы в виде свечей, а из открытых окон гостиной доносились звуки моцартовского «Реквиема». Софии очень нравилась Жасмин, они болтали с ней, как старинные подруги.

— Мы живем в подвешенном состоянии, — поделилась с Софией Жамин. — Для детей жизнь продолжается. Думаю, что они даже до конца не осознают всей трагичности происходящего. В понедельник они снова отправятся в школу. Но для нас это время невыносимо. Фактически мы застыли в ожидании момента, когда Марию у нас отнимут навсегда. Никто не знает, сколько это продлится.

— Но что же вы будете делать? — спросила София. — Вернетесь в Буэнос-Айрес, как обычно?

— Нет, дети отправятся с Ханом-Пабло, нашим водителем, завтра вечером. Мы останемся. Я думаю, что мы должны быть в ожидании.

— Когда уедет Клара, мне будет очень не хватать ее. Я так привязалась к ней!

— Она тоже будет грустить. Она просто без ума от тебя, — рассмеялась Жасмин. — В следующие выходные она вернется, так что, думаю, она успеет тебе надоесть.

— Нет, что ты? Она очаровательная.

— Рафа сказал, что она напоминает тебя в детстве.