II

– Что теперь с ней будет? – спросила все еще испуганная Дороти, когда они чуть позже остались наедине. Она… Они же не повесят ее? Не казнят, верно?

Крука ее вопрос искренне удивил.

– А за что? Джулия никого не убила, так ведь? Невиновна в подстрекательстве к бунту, не мародерствовала на руинах бомбардировок и не ударила старшего по званию офицера.

– Но она не совершила убийства лишь по случайности, а не потому, что не предпринимала попыток, – возразила Дороти уже более решительно.

– Это не имеет значения. Попытка не карается смертным приговором, – объяснил Крук. – К примеру, если я берусь защищать клиента в суде, но проигрываю процесс, разве что-то меняется от того, что мне очень хотелось его выиграть?

– Нет, – задумчиво сказала Дороти. – Вероятно, не меняется.

– Но тебе больше не надо страшиться ее, – продолжал Крук. – Некоторое время Джулии все же предстоит отбыть в тюрьме, а когда она выйдет, для нее уже не будет важно, жива ты или мертва.

Дороти передернуло.

– Проклятые деньги!

– Я не уставал повторять тебе, что ты не можешь рассчитывать получить огромное состояние, ничем не пожертвовав, – мягко напомнил Крук.

– Не желаю притрагиваться ни к единому пенни, – заявила Дороти. – Отправлю все мистеру Черчиллю на военные расходы. Сто тысяч фунтов ровно.

– Сто тысяч послать не выйдет, – снова внес пояснение Крук, – потому что целиком эту сумму ты не получишь.

Дороти покраснела.

– Да, разумеется. Мне же предстоит оплатить кое-какие счета и отдать долги.

– И не забудь доли миссис Хоуп в наследстве, – быстро добавил Крук.

– Какой миссис Хоуп? – Дороти оказалась опять сбитой с толку.

– Той, которую ты называла Джулией.

– Но ведь она… То есть… Я хочу сказать, что никакие деньги не принадлежат ей.

– Не забывай, – как можно мягче постарался пояснить ей Крук, – что она приходилась покойному старику женой, и если пожелает получить из оставленных им средств пенсию, то вполне может рассчитывать на нее. По закону Джулии может причитаться до трети дохода с усадьбы. В конце концов, формально она материально зависела от мужа.

– Она честно отрабатывала свое жалованье, – заметила Дороти чуть более теплым тоном.

– В том-то и суть дела. Джулия являлась женой Эверарда Хоупа. Хотя я не уверен, что она подаст ходатайство в суд или получит компенсацию, если даже пойдет на это, но такую возможность ты должна учитывать.

– Пусть забирает хоть все. Мне безразлично! – внезапно вспылила Дороти. – Я ни у кого не выпрашивала денег, и они мне не нужны.

– Ну-ну, моя милая, – умиротворяюще сказал Крук. – Так горячиться я тебе не советую. Ни к чему разбрасываться доставшимися деньгами, пусть ты и не желала завладеть ими.

Но Дороти не нуждалась в его уговорах.

– Я говорю совершенно серьезно. Не оставлю себе ни пенни. Мне жилось гораздо счастливее без этого наследства.

Недоумение Крука граничило со страхом за Дороти. Она вбила себе в голову, что не понимает, почему простые люди завидуют богатым. Для нее ответственность состоятельного человека значительно перевешивала все преимущества обладания состоянием. Имея дело с большими деньгами, требуется энергия, предприимчивость, а порой и храбрость, какими она никогда не обладала. Куда лучше и значительно безопаснее тихо жить мышкой в своей норке. Никто не завидует и тебя не замечает. А стать «влиятельной фигурой» значило для нее подвергаться огромному риску. Обладание деньгами, считала Дороти, означало принимать участие во всех событиях – как приятных, так и не слишком. Она уже попыталась, к примеру, воспользоваться своим новым статусом, чтобы сойтись поближе с викарием, установить с ним более доверительные отношения, но из этого ничего хорошего не вышло. Ее начали постоянно преследовать люди, исполненные решимости отнять у нее деньги, готовые на все для достижения своих целей. Подобно многим робким и нерешительным людям, мисс Кэппер предпочла убедить себя, что в бедности определенно заключалась добродетель. Дороти поверила: добродетель и богатство несовместимы. Кротким и приниженным легче было оставаться незаметными, то есть пребывать в полнейшей безопасности. Не для них яркий свет солнца, полная красок, но и некоторого риска полнокровная жизнь. «Я вполне довольна тем, что и дальше останусь в тени», – нашептывала про себя Дороти.

И потому она сказала:

– Никому нет надобности обращаться в суды. Я удовлетворю любые требования сама. Уверена, именно этого хотела бы от меня моя мама.

Странно, но Круку пришли в голову те же мысли, которые посетили Хью, когда Дороти предпочла в ресторане простое мороженое, имея возможность заказать crepes suzettes. Подобные люди заслуживали смерти.

– Что ж, – сказал он ей, даже не пытаясь скрывать презрения, – я в таком случае не пойму только одного. Почему вы так отчаянно сопротивлялись всем покушениям на свою жизнь? Вам ведь только и нужен добротный гроб.

Больше она ни на что не годилась. Как только он получит свой гонорар, решил адвокат, она для него умрет. Чем скорее, тем лучше.

III

Наступило очередное воскресное утро. Викарий спустился по ступенькам от алтаря и направился к своей кафедре. Его взгляд, в чем-то схожий с взглядом поэта, мог становиться пристальным и быстрым, охватывая разом всю аудиторию, почтительно ожидавшую от него наставлений и откровений. Перед ним представали давно знакомые лица, и он перестал ожидать хотя бы какой-то новизны. Викарий заметил мисс Кэппер, сидевшую на своем привычном месте на скамье и облаченную в обычную воскресную тщательно ухоженную одежду. Опрятное коричневое платье в греческом стиле, выстиранное; блестящая соломенная шляпка, чуть подлатанная; коричневые ботинки на шнуровке после замены набоек; чулки из искусственного шелка, умело местами заштопанные; простые замшевые перчатки, купленные за один купон уже очень давно. При этом Дороти была абсолютно довольна собой. Краткий период беспокойства закончился, к ее несказанной радости. Дороти вновь почувствовала, насколько же приятно вернуться на прежнее место, только здесь она чувствовала себя спокойно. Пусть другие люди призваны стать вольными лесными птицами и парить в Небесах, но ей самой жизнь отвела роль обычной домашней курицы. Один из ее любимых писателей-романтиков отметил однажды, что нет более отчаянного одиночества, чем одиночество птицы, оторвавшейся от стаи и взлетевшей слишком высоко. А прожитая жизнь подсказывала мисс Кэппер, что романтики, считавшиеся многими людьми оторванными от действительности, зачастую оказывались правы.

– «Книга Иова», глава девятнадцатая, стих двадцатый, – монотонно произнес викарий. – «И я остался только с кожею около зубов моих».

Близнецы, сидевшие на скамье позади Дороти, со вздохами закрыли Библии. Они снова проиграли святому отцу. Как всегда.

– Вы когда-нибудь задумывались, мои братья и сестры во Христе, о чрезвычайной важности вещей, на первый взгляд самых несущественных? – вопрошал викарий, перегнувшись через край кафедры и переходя на свой знаменитый проникновенный тон, словно обращался к каждому отдельно.