— Смотрите, сколько самоуверенности, — с иронией в голосе заметил отец, — «все совпадает, я ему верю, фамилию свидетеля сообщать не стану». Я все больше и больше убеждаюсь, что ты еще не созрел — не только для работы на Петровке, но и для работы следователя вообще.

— Я просто хотел сказать, папа, что этот свидетель не пошел к вам, потому что он вам не верил. А мне поверил, и я не могу этим доверием злоупотреблять. Предположим, вы его найдете, начнете допрашивать — так он, если не захочет говорить, так ничего вам и не скажет. А мне сказал и даже привез признание Муромцева.

Майор Протасов вновь постучал ногтем по признанию.

— Я повторяю, это — не доказательство, ты, как юрист, должен понимать.

— Я понимаю, но ведь он скрылся и…

— Это тем более не доказательство — любой человек может струсить и сбежать, если его принудят письменно признаться в убийстве. Тем более, что с этой гласностью пресса, сам знаешь, только и делает, что поливает нас грязью — мы, дескать, выбиваем признания, мы фальсифицируем доказательства, мы обвиняем невинных.

— Если б ты не играл в сыщиков, — сурово добавил отец, — если б ты сразу связался с Геннадием Юрьевичем, то на основании косвенных улик с Муромцевым побеседовали бы, возможно удалось бы припереть его к стенке и заставить сознаться — Семенов опытный следователь и хороший психолог.

— Значит, Муромцева даже не будут разыскивать? — Толя беспомощно посмотрел на отца, потом перевел взгляд на Протасова.

— Будут, — усмехнувшись, ответил тот, — как свидетеля. Если найдут, вручат повестку с просьбой явиться и дать показания. А что ты хочешь — явных улик нет, в любой момент Муромцев от своего признания откажется и скажет, что его вынудили это написать. Еще лучше — найдет какую-нибудь бабу, которая подтвердит, что он в день убийства находился с ней в Питере.

— Но его отец дал показания, это ведь тоже…

— Ты допрашивал его официально? Показания запротоколированы?

— Папа, но ведь ты знаешь…

— Я ничего не знаю, иди в столовую и посиди с матерью, а нам с Вадимом нужно перекинуться словечком.

Чувствуя себя побитым щенком, Толя покорно поднялся и поплелся из кабинета. Мать и жена Протасова ни о чем спрашивать не стали.

— Давай, Толик, я тебе чай налью, — сказала мать, делая вид, что не замечает расстроенного лица сына, — и пирога бери, твой любимый — с черникой.

«Милицейская жена, — тоскливо думал о матери Толя, стараясь не испачкать рукав жидкой черничной начинкой, — привыкла к тому, что муж не имеет права посвящать ее в свои дела. Интересно, мы с Лизой тоже так будем?».

— Зайди, Анатолий, — приоткрыв дверь кабинета, позвал отец.

— Дело обстоит так, — сказал Протасов, когда Толя неловко опустился на краешек стула, — мы сейчас звонили — академик Муромцев, ученый с всемирно известным именем, скончался час назад. Скончался, как мы знаем, после беседы с тобой — после того, как ты обвинил его сына в убийстве. Обвинил, не имея никаких доказательств — неплохой материал для западной прессы, да и для наших акул пера тоже. Обстановка у нас в стране сейчас крайне сложная, вскоре грядут перемены, за этим последуют кадровые перестановки. Я найду возможность переговорить с братом академика и все уладить — думаю, ни ему, ни нам лишний шум сейчас не нужен. Семенов тоже, думаю, решит, что до появления конкретных доказательств не стоит ворошить дело, а ты вплоть до дальнейших распоряжений, постарайся обо всем забыть.

— Забыть об убийстве Дианы? — не веря своим ушам, переспросил Толя…

— Есть люди, которые займутся этим делом без твоей помощи, — торопливо проговорил его отец, — а ты выполняй свою непосредственную работу. Не забывай, что если бы мы с Вадимом не нажали на все педали, ты сейчас протирал бы штаны в районном отделении милиции.

— Но… но что я скажу Лизе и Тимуру?

— Скажешь, что делом об убийстве их сестры занимаются опытные специалисты. А теперь езжай домой и ложись спать.

Домой Толя ехать был не в силах, выйдя из метро на «Октябрьской», он из автомата позвонил по номеру телефона, который оставил ему Самсонов и хрипло сказал:

— Нам нужно встретиться, я на «Октябрьской». Срочно.

— Ждите, минут через сорок подъеду, — лаконично ответил тот.

Он подъехал даже раньше и, увидев маячившего у входа в метро молодого человека, молча сделал ему знак рукой — пригласил сесть в машину. Слушал с непроницаемым лицом, положив обе руки на руль.

— Они решили пока похоронить дело, — в голосе Толи звучала неюношеская горечь, — боятся прессы, не хотят шума из-за сына академика. Наверное, и я тоже в чем-то виноват — не смог найти доказательства.

— Ни в чем ты не виноват, — мягко ответил бизнесмен, — а в их рассуждениях тоже есть своя доля логики — в стране царит полная неразбериха, крадут миллиардами, убивают скопом, кто станет ломать копья из-за моей девочки? Жаль Петра Эрнестовича, это был огромной души человек, а от родной милиции я ничего иного и не ждал. Что ж, теперь я займусь им сам.

Опустив глаза, Толя виновато заметил:

— Возможно, он попробует удрать заграницу — у него есть загранпаспорт и, кажется, виза во Францию.

— Если удерет, то и там никуда от меня не денется. Но не думаю, что он на это решится — ему ведь кажется, что за ним идут по пятам, он даже машину свою не решился взять, хотя прежде без нее и шагу не делал.

— Если он еще в Питере, то может появиться на похоронах отца.

Самсонов насмешливо приподнял бровь и покачал головой.

— Неужели ты веришь, что этот негодяй столь сентиментален?

— Нет, но ему нужны будут деньги и помощь, а на похороны наверняка приедут его брат и сестра, — Толя немного оживился и начал рассуждать: — Либо он постарается с ними встретиться на похоронах, либо его уже нет в Питере. Раз он бросил свою машину, значит, попытается достать другую и на ней удрать заграницу — в республиках сейчас за хорошие деньги можно купить любые документы. Конечно, все это только версии.

— Что ж, товарищ следователь, приму твои версии во внимание, — протянув вспыхнувшему юноше руку, Самсонов неожиданно улыбнулся и сказал очень нежно и ласково: — Береги мою Лизу, зять.

Когда Толя скрылся за подвижной дверью метрополитена, он тронул машину с места, продолжая напряженно размышлять. Утром следующего дня во все гаражи его компании поступило распоряжение: в случае, если появится Евгений Муромцев и пожелает воспользоваться одной из машин, задержать его с помощью местной охраны. После полудня из гаража в Тбилиси сообщили: за двадцать минут до получения телефонограммы Муромцев взял «волгу» и укатил в сопровождении двоих парней и очень красивой девушки.

Зойку разбудил истошный женский вопль, затем послышалась стрельба. Перед глазами ее вновь встала сцена в лесу, когда бандиты на глазах у нее расстреливали милиционеров. В первый момент девушке показалось, что происходящее — продолжение тяжелого сна. Однако окутывавший ее мысли дурман быстро рассеялся, она торопливо выбралась из машины и побежала к серому каменному зданию, откуда доносились звуки.