7 сентября

Данила пришёл пешком из Адуя в третьем часу утра, 23 версты шёл по медвежьим следам, без спичек и без очков! Я сегодня ездила с ними в Корелы и Киприно, вернулись по правому берегу Режа. Маршрут – Черемиска, эпидотовые отвалы у Корел, Корелы, река Малый Сап, порфиры Киприно, чёрные турмалины, мельница Ледянка – разрез хромистого железняка. Превосходная прогулка! Но без меня Вера и Юля рассорились.

8 сентября

Вера уехала с Данилой в город, прощалась со слезами.

(На этом записи в дневнике за 1923 год обрываются.)

Екатеринбург, август 2008 г.

Старый дневник Ксаны

Когда я натыкаюсь на пропуски в дневниках Ксении, мне каждый раз хочется продолжить за неё, додумать историю, о которой я знаю так много – и так мало…

Лишь на первый взгляд кажется, что она говорит обо всём предельно искренне и честно: если вчитаться внимательно, понимаешь – самое главное и дорогое осталось за пределами дневника. Оно так и не было высказано, или, возможно, Ксения пожалела впоследствии о своей безжалостной честности – вырвала исписанные страницы, сожгла их в какой-нибудь буржуйке? Нет, вряд ли. Это не похоже на Ксению: сделав выбор, она будет его держаться, а перекладывать карты из одной колоды в другую совсем не в её духе.

Передо мной лежит новое расписание занятий в университете и, на отдельном листочке, список частных учеников, которых я собирала по всей округе усердно, как грибы после дождя. За грибами, кстати, мы тоже недавно ходили – на Медном они в этом году пошли неожиданно рано, и теперь мама делает запасы на зиму. Переход к натуральному хозяйству, горько шутит она.

Танечка уже нашла покупателя на Медный сад – точнее, покупательницу. Женщина средних лет с волосами цвета застиранного белья выглядела вполне интеллигентно, но торговалась при этом, как на восточном базаре. Мы уступили ей, в итоге сад будет продан значительно дешевле той цены, за которую его купил Димка много лет назад. Но нам уже не до того: важно в срок внести очередной платёж луноликому и сладкоголосому хозяину квартиры. Он угрожает нам, не стесняясь суда и следствия, – в открытую. Козыряет знакомствами во властных структурах и криминальных кругах. Я боюсь за Андрюшу и за маму.

У Владимира Степановича собственный мебельный бизнес и несколько квартир, которые он сдаёт в аренду. Добродушный дяденька лет пятидесяти: круглое лицо, мяконький подбородок, пухлые короткопалые руки, в которых так прекрасно помещаются пятитысячные купюры. На безымянном пальце правой руки – намертво въевшееся обручальное кольцо. Когда я вижу его, всякий раз вспоминаю, как Димка рассказывал о каком-то несчастном должнике-ювелире, отдававшем долг обручальными кольцами. Димка одно время занимался тем, что выколачивал долги: теперь эта профессия называется попахивающим канализацией словом коллектор.

– Ну и как же вы собираетесь со мной расплачиваться? – спросил Владимир Степанович ещё до начала судебного заседания, протягивая мне свою пухлую ручку, на ощупь влажную, как сырая сосиска.

Я увидела себя его глазами – плохо одетая, напуганная тётка из невезучих (такая даже свою почку продать не сумеет!) – и подумала, что на его месте вела бы себя не так приветливо. Перевела взгляд на сгорбившегося Андрюшу и сказала:

– Возьму кредит в банке. Отработаю. Выплачу всё до копеечки.

– До копеечки… – повторил Владимир Степанович, глядя на меня с интересом. – Вы же понимаете, о какой сумме идёт речь. Это не копеечки, Ксения…

– Сергеевна.

– Ксения Сергеевна, я надеюсь, что мне не придётся привлекать, так сказать, дополнительные ресурсы. И что мы будем взаимодействовать исключительно мирно.

– Не придётся, – твёрдо сказала я.

Но когда услышала сумму ущерба, у меня подкосились ноги (раньше я считала, что это всего лишь книжный оборот и в реальности ноги подкоситься не могут).

– Пипец, – отчётливо сказал кто-то в зале, и стенографистка взволнованно глянула на судью, как бы спрашивая, заносить ли эти слова в протокол.

Андрюша, по-моему, ничего не понял, он был тогда на очень серьёзных препаратах, и все его силы уходили на то, чтобы не уснуть во время заседания. Первое, о чём он меня спросил по окончании суда, это смогу ли я купить ему бургер. А потом Андрюша попал в больницу, но об этом я здесь, пожалуй, не буду рассказывать. В другую, не в психушку.

У меня нет туза в рукаве – не считать же тузом Кудряшова? Кто ещё сможет, а главное, захочет нам помогать?.. Не Варя же: в её «аналитическом репортаже» Андрюша выглядел исчадием ада. И не Людо, который внезапно замолчал – ни звонков, ни писем. А может, их и не было? И Парижа не было – просто долгий сон на чужом языке… Я написала всем, кого знаю в Париже, что ищу работу и согласна на любые предложения, но пока это не принесло плодов. Нет, ну а чего я от них ждала? Что мне тут же предложат работу мечты с огромной зарплатой и минимальной занятостью?

Первый платёж я провела за счёт кредитов – взяла два потребительских в разных банках. Танечка сказала, что договорится с каким-то своим знакомым, он тоже даёт деньги в долг под проценты, выгоднее, чем в банке.

– Ты герой, – говорит Танечка, в её словах звучат сразу и восхищение, и презрение. Она помогает мне как может: находит учеников, дарит на праздники деньги (одну-две тысячи), отдаёт свои старые вещи (прямо как кузина Нюша – Ксеничке Лёвшиной). Я благодарна ей, но не могу избавиться от мысли, что для сестры мой Долг – это Мой долг. Она много тратит на поездки в Карловы Вары, сумки от Шанель и ежемесячный «уход» в салоне «Галерея красоты». Мне стыдно от этих мыслей.

Танечка сейчас уехала в Грецию на целый месяц, присылает оттуда фотографии одна другой красивее. Я же смотрю на своё расписание занятий и, чтобы совсем уж не отчаиваться, вспоминаю старика из приснившейся мне французской жизни. Мы с ним ехали вместе в автобусе, и, когда водитель объявил конечную, Лионский вокзал, старик спросил меня: «Автобус пойдёт теперь обратно, мадемуазель?» Да, сказала я, пойдёт спустя какое-то время, но посмотрела на него, видимо, с удивлением, потому что старик вдруг стал весело оправдываться: «Понимаю, это выглядит странно, но я каждый вечер катаюсь в автобусах разных маршрутов. Это моё развлечение. И потом, у меня проездной!»

Я вспоминаю этот «проездной» каждый раз, когда мне становится совсем уж тяжело и грустно. Ничего страшного, подумаешь, – Долг! По крайней мере, я не катаюсь в автобусах от конечной до конечной.

Через день

Мне не хочется больше вести дневник – это уже не помогает, да и некогда. И главное, я не могу рассказать здесь обо всём, что случилось в последнее время, а врать и умалчивать не хочется.

Екатеринбург, январь 1924 г.

19 января

Костя днями ездил в Берёзовский, привез оттуда два тома Байрона по-французски, издание 1837 года. Прекрасный солидный переплёт и хорошая печать. Как хорошо уже тогда умели издавать за границей книги! На корочке инициалы N.L. Хотелось бы знать, кто был этот байронист, наверное русский? Николай, возможно. И что он тут делал в глуши, на Урале?