– Нет. Мы поднялись по лестнице и увидели Мигеля. Он курил около нашей двери – вздрюченный и нервный. Я, честно, говоря, неприятно удивился.

– Почему? – поднял брови Зубов. – Вы же друзья?

– Да, друзья. – Ланской смутился. – Но я не люблю сюрпризов, а Мигеля я никак не ожидал увидеть. Последний раз мы расстались не лучшим образом.

– Последний раз – это когда?

– После прогона нового танца Анны, несколько дней назад. Она пригласила всех наших и, по-моему, совершила колоссальную ошибку. Все в очередной раз переругались, и я думал, что нашей дружбе – конец. Мигель ушел, даже не попрощавшись. А тут, извольте – торчит под дверью.

– Что он сказал?

– Что пришел в гости, но Анна его не впускает… – плечи Антона снова опустились, и он закрыл лицо руками.

– А как вы считаете, могло быть так, что он что только вышел из вашей квартиры? – спросил Зубов. – Вышел и захлопнул за собой дверь?

Ланской пытался представить себе те последние мгновения, когда на сердце еще не опустилась черная тоска, которая отпустит теперь только вместе с жизнью. Он вспоминал злое, напряженное лицо Мигеля, его худые пальцы, сжавшие сигарету с такой силой, что раскрошили ее в труху.

– Да, – убежденно произнес он, – думаю, да.

– Когда вы открыли вашим ключом, Антон Альбертович, вспомните, сколько раз вы повернули ключ? Дверь была заперта или захлопнута?

Антон попытался сосредоточиться.

– Кажется, захлопнута, но я не уверен…

Зубов задумался. Если дверь была захлопнута, значит, велика вероятность того, что именно Кортес ее и захлопнул, выйдя из квартиры, где зарезал Королеву. Ну да, и присел покурить на лестнице – как будто ничего не произошло.

– Теперь давайте поговорим об Андрее Орлове…

Лицо Ланского помрачнело еще больше.

– А что о нем говорить?

Зубов совершенно искренне изумился.

– Вот даже как? Вы с Кортесом сломали ему руку, отбили почки, он до сих пор кровью харкает – и все это не предмет для беседы?

– Жаль, не убили… – процедил сквозь зубы Ланской.

– Ну, если б вы его убили, то мы бы с вами сейчас не здесь разговаривали, – жестко произнес майор, – а сидели бы вы оба в Бутырке и баланду хлебали! Скажите спасибо, он не написал на вас заявление, что странно… За что вы его избили?

– Он шантажировал Анну, – сказал Антон, уставившись в пол.

– Да неужели? – удивился Зубов. – И чем, позвольте полюбопытствовать?

Ланской помялся:

– Не знаю.

– А с чего вы это взяли?

– Мигель сказал.

– А он с чего взял?

– Анна сказала, – тупо произнес Антон.

– Очень интересно, – хмыкнул Зубов, – с чего она с ним разоткровенничалась? Она называла ему имя Орлова? Или он сам так решил?

– Она называла его имя, – отчеканил Ланской.

– А почему она вам, своему мужу, не пожаловалась?

– Не знаю, – ответил Антон, – не знаю. Мне она только говорила, что подозревает Орлова в убийствах. Но я не воспринял ее подозрения всерьез. А напрасно, как теперь получается.

– Хорошо, оставим пока Орлова, – Зубов положил перед Антоном на стол прозрачный пластиковый пакет. В нем радужно переливались несколько жемчужин – штук десять – двенадцать. – Как насчет вот этого?

Антон в недоумении смотрел на перламутровые бусины.

– Я не знаю. Это не жемчуг Анны. Ее колье было на ней, когда… мы ее нашли. А этот… рассыпан повсюду… Он хрустел под ногами. Господи…

Он уронил голову на руки и застонал. Какое-то время Зубов молчал, давая Ланскому возможность справиться с собой, а потом, когда он наконец хотел что-то сказать, Ланской поднял голову и глухо произнес:

– Дежа вю… Полное дежа вю…

– Вы о чем?..

– В то страшное утро, после моего дня рождения, когда я пришел на кухню… жемчуг так же хрустел под ногами. Вся кухня была им усыпана. Жемчугом и битым стеклом. Кошмар какой-то.

– Вот как? – удивился Зубов. – Да, припоминаю, тогда на допросе Королева упоминала о чем-то таком. И куда же делся тот жемчуг?

– Анна собрала его в какую-то банку. И оставила на подоконнике. По-моему, она тогда Орлову сказала: «Жемчуг Катрин в банке на подоконнике». Значит, он ее и забрал. Это тот самый жемчуг?

– Я не знаю. Я надеялся, вы мне скажете. И где эта банка теперь?

– Понятия не имею. Я ее с тех пор не видел. Когда мы вернулись на Олимпийский, на подоконнике ее не было.

– А перед тем, как вы оттуда уехали?

– Мне не до жемчуга Катрин было, честно говоря… – раздраженно произнес Антон, – ничего не могу вам сказать…

– Понятно, – Зубов встал, почувствовав, что у него затекли ноги и прошелся по кухне, – припомните, пожалуйста, кто мог слышать слова вашей жены про эту банку.

– Да все!

– Нет, – отрезал Зубов. – Рыкова там быть не могло.

– Ну за его исключением, наверно… Хотя нет – Сержа не было с женой, ну тогда еще не женой, в смысле, с Аленой.

– Я понял, – кивнул Зубов, – еще?..

– Катрин, – припомнил Антон, – но это, наверно, неважно?

– Сейчас все важно, – сказал Зубов, – любой чих и вздох… Значит, подытожим: фразу о жемчуге слышали Кортес, Орлов и… вы…

– И я, – послушно согласился Антон.

– И вы… – повторил Зубов. – А скажите, Антон Альбертович, у вашей жены есть темно-синее шелковое платье? Или синяя шелковая блузка?

– Нет. Анна не любила синий цвет.

– А как насчет вас?

Вопрос поверг Антона в недоумение:

– Есть ли у меня синее платье?

Зубов прищурился. То ли действительно не понимает, то ли придуривается – не поймешь. Он решил не раздражаться по пустякам.

– У вас есть синяя шелковая рубашка? Может быть – шарф?

Антон снова задумался.

– Да, у меня есть темно-синее кашне из шелка.

– А кто производитель? – поинтересовался Зубов.

– Не знаю… – пожал плечами Ланской. – Мы с Анной гуляли по Венеции, и я его купил у какого-то уличного торговца. А что?

– Ну, если у уличного торговца – тогда, наверно, ничего… «Хотя, – подумал про себя майор, – кто его знает, куда идут обрезки тканей после модных домов. Наверно, кто-нибудь знает».

– Тащите сюда ваше кашне, – бросил он, – отнесу на экспертизу.

Перед тем, как упаковать шарф в пакет, майор бегло осмотрел его. Да, пара затяжек на шелке была, но тот ли это шелк?..