Этот корабль и его «Осколки» были уже на пути к обитаемой планетной системе вражеских инородцев – без всякого приказа, игнорируя все, что сделал, узнал или в чем клялся Восемь Антидот. Их переполняло чувство торжества грядущей победы и злобное предвкушение: они собирались уничтожить все это, наконец…

«Нет!» – подумал Восемь Антидот, но слово сорвалось, пропало внутри широкой полосы взаимосвязанных разумов. Оно было произнесено слишком тихо, чтобы его услышали. Он больше уже не был частью чего-то другого и не мог дотянуться в такую даль.

«Пожалуйста, нет!» Один голос в какофонии, в хоре других отрицаний, звучавших гораздо хуже: «Нет, не позволяй мне умереть… нет, я не могу это сделать, я боюсь… нет, нет, нет, это невозможно, этого не может быть…»

А «Осколки» Двадцать четвертого продолжали двигаться вперед без тени страха, так, будто ничего не слышали.

Война растворялась вокруг Девять Гибискус со скоростью раскрученного ложкой сахара в воде – слишком быстро, чтобы успевать сокрушаться. Она была яотлеком шести легионов, стояла на мостике своего флагмана, и все сообщения о неожиданной неуверенности врага, об исчезновении атакующих сил, о приостановке движения трехколечных кораблей, разбрызгивающих смерть, которые теперь медленно и внимательно обходили тейкскалаанские корабли, а не разбивали их на части, – все эти сообщения поступали к ней. Она зафиксировала их все. Девять Гибискус повернула стратегический стол и отмечала положение Флота, расположение кораблей противника, обновляя карту максимально близко к реальному времени. Все горячие точки конфликта, казалось, исчезали сами по себе, держали себя в терпеливом состоянии неопределенности. Единственным движущимся объектом оставался Двадцать четвертый, «Параболическая компрессия» Шестнадцать Мунрайз, но даже и она, похоже, стала замедляться, сбитая с толку внезапным исчезновением противника. Впрочем, она не остановилась, и в этом не было ничего плохого. Девять Гибискус предпочла бы иметь Двадцать четвертый в боевой готовности, если это странное ослабление напряжения закончится, если того, что сделал Пчелиный Рой, окажется недостаточно.

Что бы он ни сделал, он уже как минимум выиграл им время. Она кричала, вопила в линию адресной передачи, даже после того как он выключил ее, выкрикивая все те же бессмысленные отрицания, которых стыдилась, но ей было больно. Боль, словно дыры в ее сердцевине, словно кислота инородцев, растворяла себе путь в ней, словно она была металлическим корпусом корабля. Он либо мертв, либо исчез, либо… не в себе. Ее друг. Ее дражайший друг. Что ей делать со всеми его растениями? Как содержать в порядке гидропонную палубу? Что станет с этим долбаным каураанским котенком, которого он кормил? Чем она будет заниматься, если останется только смотреть, как ее профессия – вести войну любым необходимым способом, всеми необходимыми способами – становится ненужной?

Ей хотелось спросить у него: «Пчелиный Рой, что ты делаешь?!» Но он не отвечал ни на одно ее послание. Возможно, он просто съел грибок и умер, а враги поняли это как достаточную жертву.

* * *

Никто не слышал его или не утруждался слушать; все осколочное сетевосприятие было пронизано скорбью или целеустремленной решимостью, которая пресекала скорбь и смерть мерцанием света. Восемь Антидот потерял из виду корабли, охранявшие «Параболическую компрессию»; умер еще раз, простой уродливой смертью, кто-то мыслил очень ясно – «вот дерьмо!», – когда быстро летящий обломок ударил в корпус «Осколка», деформировал его, разгерметизировал стекло. Холод, убийственный холод и злость, а потом ничего.

Восемь Антидот хотел остановиться и выйти наружу, но выхода на было. Ничто не останавливалось.

…Кроме глаз «Осколка», увидевших неожиданную неуверенность в действиях противника. Прекратился обстрел кислотой, растворяющей корпуса, а также энергетическим оружием, «Осколок» почувствовал паузу. Противник словно задумался, все вместе, как одно целое – трехколечный корабль, едва ли сильно большего размера, чем сам «Осколок», повис без движения, потом описал медленный ленивый круг, обойдя два «Осколка», но не атакуя их, он словно пытался зафиксировать их очертания. Враждебные цели исчезли, оставив после себя временно искореженное разрывом пространство, а тейкскалаанские руки тряслись на пультах управления «Осколков», руки, которые сжимались с такой силой, что, разжавшись, изнывали от боли. Задержка дыхания все тянулась и тянулась, тысяча «Осколков» и две тысячи глаз пытались осознать, проникнуться мыслью, что они больше не умирают.

Все, кроме тех, что окружали «Параболическую компрессию» – те «Осколки» не слышали, не слушали, не брали в голову. Они знали свое назначение и возможности, те, для кого искажение пространства, даже благоприятное, было чем-то, что требовало уничтожения, превращения в ничто, чтобы никто не мог сказать, что оно когда-то было. Они замерли на несколько мгновений оторопи, исчезновение противника шокировало их до степени обездвижения, а потом услышали какой-то голос, приказ или просто желание своего порочного сердца и сорвались с места. Быстрее. Еще быстрее.

Потом конвульсия. Дрожь. Восемь Антидоту показалось, что он либо умирает еще раз, либо Двадцать четвертый легион начал ковровую бомбардировку и сейчас он видит прелюдию… неожиданный свет… руки…

Он, ошеломленный, поднял голову, его резко вернуло в его маленькое собственное тело одним огорошивающим ударом, словно безликий Солнечный снял с его лица облачную привязку, принадлежащую Четыре Крокус, и вытащил его из ее «Осколка», как косточку из персика.

* * *

Когда императорский суперкурьерский корабль доставил приказ с одной из белых на белом печатей Ее Великолепия Девятнадцать Тесло или с факсимиле таковой – Девять Гибискус слышала, что Девятнадцать Тесло для своих печатей использует кости животных, но такая печать не прошла бы через трансмиссионные станции между гипервратами, так что здесь была лишь пластиковая копия, – читать текст приказа почти не имело смысла.

«Его Сиятельство Восемь Антидот, соимператор, наследник лучезарного солнцетрона копий, от имени правительства многозвездной Тейкскалаанской империи яотлеку, капитану Флота Девять Гибискус Десятого легиона: Тейкскалаан является цивилизацией, и наш долг сохранить ее».