– Удачная хитрость, – тихо произнесла Лостара, – те флаги.

– Кулак Кенеб.

– Правда?

– Да, – подтвердил Калам, потом улыбнулся. – Пряха Смерти. Лучше и не придумаешь. Скрип должен ухмыляться до ушей, если не утонет.

– Утонет?

– Когда «Силанда» сушила вёсла, он уже был за бортом, и мне думается – Геслер и Ураган могли тоже отправиться с ним.

В этот момент они дошли до шеренги городской стражи, которая расступилась, пропуская отряд. «Красные клинки» вытянули из ножен оружие и изготовили щиты.

Как и предсказывал Калам, толпа настороженно умолкла и отшатнулась в стороны, уступая группе дорогу.

– Итак, – негромко заметил Калам, – нам предстоит долгая унылая прогулка. Кстати, капитан, хорошо, что ваш Кулак решил действовать по своему усмотрению.

Ответный взгляд Лостары заставил Калама покрыться потом. Потом она спросила:

– По своему, Калам Мехар?

– Ну…

Она отвернулась и вновь смотрела прямо перед собой.

– Кулак, – прошептала она, – ещё даже не начал действовать.

М-да… вот это уже совсем нехорошо.

Толпа сомкнулась за спинами отряда, и в этот момент раздались новые крики, на сей раз – вопли ужаса.

– Моровые флаги! На транспортах в заливе! Моровые флаги!

Не прошло и пары мгновений, как воинственность толпы утекла, словно моча по ноге, и ноги эти охватил страх – охватил и крепко сжал, – люди начали разбегаться во все стороны, на удар сердца находясь от чистой, безумной паники. Калам сдержал улыбку.

Даже столь слабый треск катящихся костей встревожил Банашара. В эту ночь пробуждался Червь, и с ним к бывшему жрецу вернулась чувствительность к шёпоту магии. Далее – едва он сошёл со своего пути и отыскал закоулок, в котором можно скорчиться, сердце колотилось – он почувствовал одну за другой множественные пульсации волшебства – ворота, прорезавшие тончайшую щель, внезапное, жестокое расплетение какого-то незримого гобелена, и в самом конце – дрожь под ногами, будто нечто огромное и ужасное ступило на остров.

Банашар – у него кружилась голова от стольких волн страшной силы – снова выпрямился, держась одной рукой за грязную стену, и пошёл назад – к причалам.

Нет выбора, нет выбора. Мне нужно увидеть… понять…

Подойдя ближе, он учуял в воздухе запах страха, едкий и горький, и тут же вокруг показались молчаливые силуэты, торопящиеся мимо – начало исхода. Одни лица искажал страх, другие потемнели от злости – как будто их планы внезапно рухнули и люди ещё не успели ни привыкнуть к этому, ни найти время, чтобы обдумать всё заново.

Что-то случилось.

Может, дело в той упавшей с неба скале или что там это было?

В прежние дни такое событие, на исходе лета, в канун прихода Д'рек на смертную землю… ну, мы бы затопили улицы. Вышли из храмов, вздымая голоса к небесам. И сундуки наши были бы полны, поскольку тут не ошибёшься…

Мысли ушли, исчезли, оставив только вкус пепла во рту. Какими мы были дураками. Небо нисходит, мир подымается, воды смывают всё. И ничто из этого – ничто! – не имеет отношения к нашим драгоценным богам!

Он добрался до широкого проспекта перед причалами. Там и тут шли люди. Но если злость и осталась, она замутилась, потеряла цель. Охвативший всех порыв… притупился.

Проходя мимо какой-то старухи, Банашар потянулся к ней.

– Эй, – сказал он. – Что случилось?

Она уставилась на него, потом вырвала руку, будто его прикосновение было заразным.

– Моровые корабли, – прошипела она. – Убирайся от меня!

Он дал ей уйти, остановился, уставился на суда, заполняющие залив.

Ага, флаги…

Банашар принюхался.

Полиэль? Я не ощущаю тебя там… Или где-нибудь ещё, если подумать. Он прищурился. Потом медленно улыбнулся.

В эту секунду на его левое плечо опустилась тяжёлая рука, развернула его…

И кто-то закричал.

Подняться из водоворотов чёрных и грязных вод. Выпрямиться, слизь и песок стекают вниз, угри-кровососы отваливаются и извиваются на грязных камнях, осколках горшков и кусках кирпичей под деревянным причалом. Шаг вперёд, за ним ещё один, тяжёлые, царапающие.

Впереди – грубая стенка, видны слои уличных уровней, молов, старых дренажных отверстий времён юности этого города – когда люди ещё не ковали железо – когда канализационная система была превосходной, эффективной сетью под улицами. И всюду – обилие упоров для рук и ног, если хватает решимости, силы и воли.

У того, кто стоял перед этой стенкой, было в достатке всех трёх.

Шагнуть ещё.

Потом карабкаться. Чужак пришёл в город Малаз.

Задыхаясь, она прислонилась к стене. Какая ошибка, пытаться доплыть в доспехах. И ещё эти проклятые угри! Она вышла из воды, покрытая с ног до головы проклятыми кровососами. Руки, ноги, шея, голова, лицо, болтаются, извиваются, каждый, небось, насосался, и снимать их – удовольствие маленькое. Сожми его слишком крепко, и он брызнет кровью да чёрной вонючей дрянью. Но тебе приходится сжимать, ухватить хорошенько, потому что их пасти впиваются и оставляют на коже круги сморщенной и сочащейся плоти.

Она выбралась на берег, словно какая-то червячная ведьма или демон – ха, та дворняга, которая обнюхала её, тут же сбежала, а? Тупая собака.

Сточный скат, довольно крутой, но сбоку были ступеньки, и она смогла подняться, затем подъём, который едва не убил её, но это вряд ли. Жажда – требовательный хозяин. Самый требовательный.

Но она сбросила свои доспехи, там, внизу, по колено в донной грязи, а киль того проклятого корабля едва не снёс ей голову – сорвал шлем, а? Если бы ремешок не лопнул так удачно… в любом случае, она потеряла даже перевязь с мечом. Нечего заложить, и это плохо. Кроме этого ножа, но он – единственный нож, который у неё есть, единственный, который остался.

Однако она всё равно испытывала жажду. Нужно смыть вкус гавани, особенно первый глоток, когда она вынырнула из воды и чуть не подавилась раздутым трупом мерзкой крысы – эта тварь едва её не убила – а если бы она была жива и забралась ей в глотку? Ей как-то приснился такой кошмар. Когда она завязала со спиртным, вот когда, но именно это и делает завязка – напоминает тебе, что мир ужасен, отвратителен и жалок, и что в нём есть всякие твари, которые хотят до тебя добраться. Пауки, крысы, угри, гусеницы.

Здесь, наверху, была толпа? От неё мало что осталось, и те, кто подходил близко, убегали с криками, в какой-то слепой панике. Она потёрла зудящие рубцы на лице, сморгнула грязь с ресниц, подняла голову и огляделась.

Ладно, а там кто?