В это-то мгновение и зазвонил телефон.

Антону не привыкать было к звонкам в самые что ни есть глухие часы. Ещё лучились прожектора «Юбилейного», ещё взбивали опилки несущиеся копыта и хотелось досмотреть, удачен ли будет прыжок, – а тело уже вскинулось на локте, и пальцы без промаха сграбастали трубку:

– Панаморев слушает!..

– Антон Григорьевич? Извините, я вас, наверное, разбудил…

Панама узнал приятный баритон шефа «Эгиды», и досадливое желание скорее упасть на подушку, обратно в недосмотренный сон, мигом рассеялось:

– Доброе утро, Сергей Петрович. Неужели чем-то обрадуете?

– Ну… – хмыкнул Плещеев, и Панама ощутил, что тот был чем-то очень доволен. – Мы тут просто собираемся на маленькую загородную прогулку… Навестить хотим, так сказать, некоторых общих знакомых. Не желаете присоединиться?

Антон, прижав трубку плечом, уже тянул со стула одежду:

– Ещё как желаю, Сергей Петрович. Где и когда?..

…Поймать бы того борзописца, кто первым придумал называть севернорусский пейзаж «неярким», «неброским» и иными словами, начинающимися с ублюдочного «не»!.. Поймать бы – да привезти в леса Карельского перешейка ранней осенью, когда на песчаных холмах пылает и пирует сентябрьское безумие красок. Привезти – и, если не слепой, пусть-ка смотрит, как в неистово синем небе пенятся облака, ещё летние, белые, ещё не успевшие набухнуть серым войлоком грядущего снега. Облака невесомо громоздятся над малахитовыми вершинами елей, над голубоватой зеленью сосен, вознесённой бронзовыми колоннами стволов… А у ног лесных исполинов, между заросшими лишайником валунами – медь и золото любой мыслимой пробы, вихри и костры алого, малинового, пурпурного пламени. И по влажному мху – ягодные кустики, затканные таким зелёным багрянцем, что немалого таланта художник расплачется, уронив бессильную кисть. И даже лишайник, примостившийся на вечном граните – семидесяти семи цветов, от серебристо-седого до жёлтого пополам с чёрным. И сам гранит, умытый недавним дождём, искрится тысячей зёрен, и каждое – хоть сейчас в оправу да на выставку драгоценных камней, чтобы зарыдали наследники великого Фаберже…

И это – «неброское», «неяркое», второй сорт? Какие Мальдивы, какие Канарские острова!.. Ну правильно, нету у нас здесь тёплого океана и вулканы за облака не цепляются, так это мало ли где чего нет. А есть на Мальдивах с Канарами хрустальные речки, где на перекатах вспыхивает радужными боками форель?.. Есть у них там бархатно-шоколадные, с блюдце размером, боровики прямо посреди дороги в лесу?.. Так какого рожна?..

Это всё равно, что оскорблять дурацким «не» величавую красоту русских женщин – оттого, что не испанки они с оливковой кожей, не раскосые японки и не голые папуаски… Вот так!

Если проехать километров восемьдесят по Приозерскому шоссе, ведущему от бывшего Ленинграда на север, а потом свернуть влево и отмахать ещё почти тридцать по второстепенной, но асфальтированной и вполне хорошей дороге, то на берегу одного из бесчисленных ответвлений Вуоксы можно увидеть дачный посёлок. Когда-то, много лет назад, здесь давали участки работникам мощного в те времена предприятия с оборонным уклоном. Место было чудесное, рабочие и инженеры с энтузиазмом принялись строиться… но вскоре выяснилось: насмотревшись друг на друга в течение рабочей недели, лицезреть любимого начальника ещё и поверх дачного забора в выходные – это уж слишком. То есть несколько свежепостроенных домиков скоро поменяли владельцев. Дальше – больше. Кого-то сманила под Лугу, на южный край области, энергичная тёща – подвижница огородничества и садоводства. Кто-то из пожилых отправился в мир иной, не внушив молодёжи любви к грибам и рыбалке. Кому-то, наконец, самым примитивным образом срочно понадобились деньги… Одним словом, в посёлке Румянцево-Верхнее, неофициально ещё прозываемом по старинке «дачами Турбинного завода», жил теперь самый разнообразный народ. Участки же, всё ещё числившиеся за своими изначальными владельцами либо их детьми, можно было по пальцам пересчитать.

Среди немногих «долгожителей» Румянцева-Верхнего была семья Поляковых. Папа, мама и сын. Правда, последние два-три года родители бывали на даче всё больше эпизодически. Соседи видели в основном их сына Андрея, выросшего у многих из них буквально перед глазами. Теперь он мало напоминал белоголового мальчика, гонявшего мимо заборов на трёхколёсном велосипедике. Крепкий молодой мужчина подкатывал на «девятке», и она часами стояла перед гаражом незапертая, а сквозь открытые окна на всю округу благовестило «Радио-рокс». Появлялся Андрей, как правило, не один, и наблюдательные соседи обратили внимание, что номера сногсшибательных иномарок его гостей часто были далеко не российские. В такие дни на участке Поляковых жарили шашлыки, пили водку «Смирнофф» и громко разговаривали по-английски. Потом кавалькады во главе с «девяткой» отчаливали, и всё опять затихало – до следующего набега.

От родителей Андрея соседи узнали, что Поляков-младший, подростком занимавшийся в секции конного спорта, стал теперь бизнесменом и продаёт лошадей. А иностранные гости – это партнёры, с которыми у него сделки. Ни одобрения, ни неодобрения Поляковы-старшие не высказывали, и соседи постепенно утратили любопытство. В наше время всякий устраивается, как может. Иные вон – в газете писали – притоны с девицами у себя на дачах устраивают. На этом фоне Андрей и его гости были просто образец добродетели. Ни драк, ни пьяных скандалов…

В эту осень на участке Поляковых царила необычная тишина. Битых два месяца не заглядывала ни одна «иностранная делегация», недели три уже не появлялся Андрей. Зато в доме обосновались жильцы, два хмурых короткостриженых парня, а в гараже – кто-то видел, как его туда вкатывали, – поселился приземистый «Мерседес». Поляковские постояльцы сидели в основном дома, на озеро и в лес не ходили, только время от времени – к колодцу за водой, и с соседями категорически не здоровались. Иногда они ссорились между собой и орали, удручая прохожих обрывками малоизобретательных матерных фраз, но тут же, словно спохватываясь, замолкали. Бизнес есть бизнес, рассудили соседи. Не маленькие, наслышаны, какие пенки деловым людям судьба порой выдаёт. Узнать бы, что там и как, да не у этих же спрашивать… Кто-то – владелец стационарной, специально для дачников, сотовой «Дельты» – попробовал позвонить Андрею домой. Но к телефону никто так и не подошёл…

Панаморев успел уже понять: в «Эгиде» многое было не как у нормальных людей. В частности, командиром группы захвата здесь была молодая женщина. По имени Катя. У неё была самая обычная внешность и совсем не «воинственная» фамилия: Лоскуткова. Она носила на пальце новенькое кольцо, временами с непривычки мешавшее, а сослуживцы то и дело сбивались на другую фамилию – Дегтярёва. Из чего Панама заключил, что семейное положение она сменила совсем недавно. Его поневоле разобрало праздное любопытство: на мужа бы её посмотреть. Интересно, какие мужья бывают у женщин, работающих командирами группы захвата?.. Антона здорово подмывало при удобном случае поинтересоваться личностью Катиного супруга, но что-то удерживало. Так он и не спросил. А фамилии Катины – что мужняя, что отцовская – ничего ему не говорили.