— Раз они вам так нравятся, возьмите их и оставьте меня в покое, тем более что они мне больше не нужны!

Господин де Ла Бом дважды или трижды запирал жену на ключ; она была молодой, расточительной, постоянно нуждалась в деньгах и отдавалась за них. В шкатулке г-на Фуке нашли ее письмо, в котором говорилось следующее:

«Я Вас нисколько не люблю, я терпеть не могу грешить, но еще больше я страшусь нужды — поэтому приходите ко мне скорее».

В ответ на это письмо г-н Фуке послал г-же де Ла Бом десять тысяч экю. Именно она вместе с маркизой де Монгла участвовала в истории с книгой Бюсси (о нем я уже рассказывала), из-за которой его отправили в ссылку. Эту книгу никто не видел целиком; она издана полностью только в Голландии; у нас же можно прочесть лишь отрывки из нее, где отсутствуют какие-либо имена.

Госпожа де Ла Бом похитила у него большую часть этого сочинения и тайно распространяла ее; это наделало очень много шуму; Бюсси едва не дал даме пощечину: он чрезвычайно груб, и, как утверждают, если бы не граф дю Люд, бросившийся между ними, маркиза вряд ли избежала бы этого оскорбления. Она взяла в любовники Лувуа, сына канцлера Ле Телье, и теперь служит ему наперсницей. Мадам приблизила к себе эту особу больше, чем следовало, и ей пришлось в этом раскаяться: г-жа де Ла Бом — коварная женщина.

Маркиза слегка попользовалась Лозеном, но я ее отнюдь не опасалась; будь она моей единственной соперницей, и я, и кузен могли бы, вероятно, жить спокойно. Однако Бог снова распорядился иначе.

Жмурки были в ту пору самой популярной игрой. Король безумно ее любил, но запрещал Лавальер в ней участвовать, так как он не допускал, чтобы чья-нибудь рука касалась ее руки. Как-то раз, вечером, государь переоделся и отдал свою голубую ленту Лозену, чтобы его не узнали; граф сказал с присущей ему дерзостью:

— Не забудьте о ней, ваше величество.

В самом деле, король вспомнил о ней, но позднее. Во время игры в жмурки, если при этом не было короля, Месье, чтобы его принимали за одну из нас, часто надевал юбки, которые он брал у Мадам. Вот почему этот бесстыдник шевалье де Лоррен говорил, хватая кого-нибудь за подол платья:

— Это женщина или Месье; черт побери, разве можно их различить?

Итак, в жмурки играли повсюду — начиная от покоев короля до комнат пажей, горничных и лакеев. С мадемуазель де Севинье, этой страшной недотрогой, ныне г-жой де Гриньян, приключилась презабавная история. Я должна сказать, что ее считают моей подругой, и мы ездили друг к другу в гости в Монако и в Гриньян, но не стали вследствие этого больше любить друг друга; стало быть, я не провинюсь, рассказывая все, как было, а вы сделаете из этого заключение по своему усмотрению.

Дело было в Лувре; было очень жарко, мы играли в одной из комнат на первом этаже; ее окна выходили в некое подобие сада, разбитого для королевы во время ее беременности. В тот вечер король был оживлен — подобные приступы веселья случались с ним в ту пору, но впоследствии он от них полностью избавился. Когда надевать повязку на глаза доставалось государю, он позволял себе вольности почти что с каждой из нас, а в особенности с Севинье, которая, казалось, не слишком отводила от него свои взгляды.

В этот цветник перенесли огромные апельсиновые деревья, сохранившиеся со времен Франциска I, и расставили их в виде рощи; от них исходил опьяняющий аромат; под их сенью отдыхали, мечтали и любили, как говорил мой отец, — в этом уголке сада бывало больше всего людей. Король незаметно увлек сюда эту юную красавицу и оставался с ней наедине с четверть часа; она вышла оттуда пунцовой как мак и устремилась бегом к своей досточтимой матушке, которая тут же увела ее.

Тут же пронесся слух, что король решил поухаживать за девицей. Весь двор переполошился, и вокруг матери с дочерью стали плестись интриги; отголоски этого шума докатились до провинции. Что же произошло между недотрогой и королем? Я не знаю, никто об этом не говорил; несомненно одно: с тех пор его величество никогда больше не обращал на нее внимания, даже в ту пору, когда она занимала высокое положение, будучи едва ли не наместницей Прованса; король принимал ее вежливо и столь же равнодушно, как если бы она была девяностолетней старухой, а не одной из самых красивых женщин Франции. По этому поводу строили множество догадок, пытались найти ответ и давали волю фантазии, но никто так и не смог ничего узнать: король всегда был очень скрытным; что касается барышни, то она старалась об этом не говорить. Бюсси, вечно пререкавшийся со своей кузиной, услышал о случившемся и решил любой ценой выяснить, чем все это обернется, надеясь извлечь из этого выгоду для себя и добиться возвращения из ссылки; однако у него ничего не вышло, как и у других, и он из-за этого страшно разозлился.

В то время одно очень приятное общество собиралось во Френе, в доме г-жи Дюплесси-Генего, той самой, о которой я уже рассказывала и дочь которой вышла замуж за Кадрусса. Я и Гиш иногда у нее бывали, и, хотя мы не принадлежали кчислу кое-кого, то есть завсегдатаев Френа, нас принимали там с большим почетом. Я не знаю ничего восхитительнее этих собраний; это было то, что сохранилось от дворца Рамбуйе с его жеманницами. Все называли друг друга по именам, заимствованным из «Клелии» и Королевства Нежных Чувств. Госпожа де Генего была Амалтеей, г-н де Помпонн — Климадантом, г-н де Генего — Алкандром, г-н де Ларошфуко — Симаном, не считая всяких Амиандров, Мелиандров и Клиодонов — прочих я уже не помню. Эти встречи происходили: летом — во Френе, а зимой — в известном всем дворце Неверов.

Замок Френ расположен немного дальше Юте, возле слияния Бёвронны и Марны; он был почти полностью перестроен Мансаром. Ничто не сравнится с ним по красоте расположения, по местам для прогулок и по архитектуре. Его покои роскошны. Френ почти столь же великолепен, как и Во, и он уже пришел в себя после опалы г-на Фуке, которая для г-на де Генего, как и для многих других имела неприятные последствия. Мы встречались там с г-жой и мадемуазель де Севинье, а также с г-жой де Лафайет — неизменной спутницей г-на де Ларошфуко, что признают все, но никто не злословит на этот счет. Сюда же приезжали моя прежняя соперница г-жа де Куланж, ставшая очаровательной и остроумной женщиной, без которой не обходилось ни одно торжество, и ходившая повсюду в сопровождении своего кузена, маркиза де Ла Трусса, а также аббат Тестю, Бранкас — чрезвычайно рассеянный человек, маркиз де Ла Фар и прежде всего г-жа де Ла Саблиер, так что гостей было великое множество.

Кроме того, мы видели там г-на де Помпонна, в промежутках между его посольскими миссиями, Корбинелли, д'Аквиля и всех прочих. Мы чудесно проводили время; моему брату там нравилось, а я отдыхала от дворцовых интриг. Я оставалась в замке по два-три дня, сказавшись больной, чтобы безмятежно пожить там и спокойно повеселиться. Мадам знала об этом и завидовала мне. Она писала мне во Френ и просила передать хозяевам дома, что ей очень хотелось бы к ним приехать, невзирая на их опалу (принцесса во времена Фронды познакомилась с г-жой де Генего и хранила о ней теплые воспоминания).

Где они теперь, те прекрасные дни? Тогда я еще немного верила в Лозена и его любовь. Он навещал меня иногда по вечерам под видом моего гонца, приносившего какое-то известие или письмо. Кузен смело заходил ко мне; для маскировки он надевал темный парик, весьма менявший его облик. На посетителя не обращали никакого внимания; он укрывался в каком-нибудь уголке, дожидаясь, когда Блондо отворит мою дверь. Какие долгие беседы мы пели с ним по ночам в этом дивном парке! Прочие пары гуляли там как и мы, но все учтиво избегали друг друга, и ничьи любопытные взгляды не смущали влюбленных. На следующий день никто даже не упоминал об этом, словно ничего подобного не было; исключение составлял этот проныра Бенсерад, который довольно часто заглядывал в парк, желая видеть все. Затем он рассказывал то, что ему подсказывало его воображение, но мы так и не были разоблачены.