Хотя я стояла очень близко, так, что могла бы жестом остановить происходящее, как хозяин — собачий бой, я не отступила ни на шаг. Мне нужно было видеть, что будет дальше.

Снова полетели молнии, только сейчас они перебегали с крыши на крышу по всей длине Песчаной улицы. От мостовой отскакивали снопы искр. По булыжникам, шипя, катились шаровые молнии. Непрекращающиеся громовые раскаты снова оглушили меня, и мне показалось, что вокруг воцарилась тишина.

Происходящее действительно напоминало собачий бой. Исконные городские тульпы ненавидели нового бога. Они вцепились в него со всех сторон — кусали, рвали на части. Руки матушки Железной замерцали красным светом; ее прикосновения оставляли на коже Чойбалсана черные следы. Тощий Дровосек наносил ему удары, от которых поломались бы кости простого смертного. Один из их спутников, похожий на дрожащий зеленый холм, накрыл голову Чойбалсана пленкой слизи. Бескожий просто молотил его гигантскими голыми кулаками.

Чойбалсан упал на мостовую — сначала на колени, затем на бок. Он свернулся в клубок. Молний больше не было. Внезапно в лицо мне подул прохладный ночной ветерок. Я думала, что схватка кончена.

Бескожий потянулся к Чойбалсану, собираясь оторвать ему руки, как вдруг новый бог повернулся на спину и открыл глаза. Я увидела на нем ужасные раны; он не мог получить их сейчас. Из него сочилась прозрачная красноватая сукровица.

Очевидно, он потерял много сил, когда мы с Танцовщицей раскромсали его палатку. Раны выглядели свежими даже сейчас; мне стало жаль Федеро. Он страшно мучился, пусть в его тело и вселился бог.

Мы побеждали. Бог был повержен, и силы его утекали прочь. Я даже улыбнулась Управляющему, который стоял по другую сторону с мрачным выражением на бесплотном лице.

Бескожий склонился над поверженным Чойбалсаном, собираясь разодрать его на куски, но тот вдруг собрал последние силы и разорвал сухожилия на плечах аватара. Тот завизжал, как испуганный кролик, и попятился. Чойбалсан проворно вскочил. Он схватил дрожащего зеленого призрака и разметал его по кусочкам в разные стороны. Он разбил Тощего Дровосека на полдюжины осколков и зашвырнул его на крышу в соседнем квартале. Он сжал матушку Железную в объятиях; та громко засвистела, как перегруженный пароходный паровой котел. Затем Чойбалсан поднял ее над головой и с такой силой швырнул на мостовую, что задрожали камни.

Разметав моих союзников, он повернулся ко мне. Молнии вернулись; они плясали на крышах, освещая низкие ограды цветочных клумб.

Несмотря ни на что, я понимала, что не смогу снова сразиться с ним. Его божественная сущность вернулась в полной мере.

Как мне победить бога?

У него нет ни жрецов, ни священников, с которыми я еще как-то справилась бы… Зато за городскими стенами стоит его армия. Вот для чего они сюда пришли — не захватить город, но поддержать пыл своей новорожденной веры в Чойбалсана.

У него были верующие. У меня — гнев. Но мой гнев бушевал только во мне и в тех, кто сражались бок о бок со мной. Бог только что поверг самых мощных моих союзников.

Что бы сделал Стойкий? Что бы сделала бабушка?

Терпение! Они, каждый по-своему, призывали меня к терпению.

Чойбалсан протянул ко мне руки. Я увидела, что у него переломаны все кости; он сжимал кулаки одной силой воли.

В голове вихрем пронеслись самые разные вопросы.

Почему взрыв причинил ему вред? Взрыв не был делом моих рук.

Почему стекло причинило вред Бескожему, которого невозможно победить обычным оружием? Потому что стекло было разбито богом.

Какой бог наслал огонь и грозу в палатку Чойбалсана? Бог, который был им, частица божественной сущности внутри меня.

Я тяжело опустилась на булыжники.

— Убери руки, Чойбалсан. Я дам тебе то, что ты ищешь.

Он расслышал меня, несмотря на громовые раскаты, и опустил руки. На окровавленном лице заиграла улыбка, напомнившая мне прежнего Федеро.

Рядом со мной лежал длинный, узкий осколок ярко-синего стекла. Я не спеша, словно начинала какой-то ритуал, подняла его, гадая, что мне делать дальше.

Магию, сделавшую Чойбалсана богом, вначале украли или отобрали у соплеменников Танцовщицы. Магия заключена в силе лесов и лугов, в круговращении жизни.

Сила попала к Правителю. По словам Управляющего, Правитель считал себя хранителем и блюстителем силы. Он не призывал молнии ни на чью голову и не развязывал войны — чего нельзя сказать о Чойбалсане.

Потом я уничтожила Правителя и освободила сидящую в нем силу. На волю вырвалась заключенная в нем жестокость. Пардайны когда-то были безжалостными охотниками и воинами. Правитель тоже держал город в железных руках. Всем им далеко было до вероломства Чойбалсана. По сравнению с ним даже Правителя можно представить себе рачительным хозяином, который выпалывает сорняки на своем поле.

Терпение! Мир терпелив.

Я резанула стеклом по левой руке, стараясь не задеть вену. Как только потекла кровь, я отбросила осколок в сторону и взяла деревянный колокольчик. Сейчас я держала его за верхушку; колокольчик звонко цокал, а кровь в такт капала на камни. Совсем как в подземелье.

«Богиня! — взмолилась я. — Пришли ко мне самого ничтожного твоего слугу… Отдаю тебе мою кровь и частицу крови сидящего во мне ребенка. Забери у меня последний осколок божественной сущности, которая никогда не принадлежала мне. Пусть она перейдет в твоего слугу!»

Боги Медных Холмов еще не пробудились ото сна или только что проснулись, но я знала, что богиня Лилия за морем была полностью облечена своей силой. Какой бы великой или малой ни казалась она по сравнению с Чойбалсаном, она посещала меня.

Я еще немного позвонила в колокольчик, но ничего не произошло. Ни вспышки света, ни скрипа Колеса, ни демонстрации на улице. Только я, глупая девочка с маленьким деревянным колокольчиком.

— Спасибо за приношение, — сказал Чойбалсан. Даже боги умеют злорадствовать! Он нагнулся, чтобы окунуть в кровь свои обожженные пальцы.

Вдруг я сообразила, что цоканье не умолкает.

Бог тоже его услышал и покосился на мой колокольчик. Перевел взгляд на что-то за моей спиной. Лицо у него вытянулось.

Зажав края раны, я встала и обернулась.

По Песчаной улице медленно брел Стойкий. Хотя я знала, что папин белый буйвол давно умер, Стойкий приближался своей уверенной походкой, которую я запомнила с первых дней жизни. На шее у него висел деревянный колокольчик, его настоящий колокольчик, и цокал в такт его шагам.

Верхом на буйволе сидела моя бабушка, закутанная в расшитый колокольчиками шелк. Только бабушка никогда не была такой высокой.

Я вгляделась и заметила, что из-под плаща высовывается хвост.

Танцовщица!

Мне хотелось закричать от радости, но я сдержалась. Из переулков и соседних улиц высыпала толпа пардайнов; вскоре за Танцовщицей следовала целая толпа ее сородичей. Их было несколько десятков — столько пардайнов сразу я еще не видела.