Чтобы раскрыть реальную роль Тютчева, необходимо всесторонне и тщательно изучить едва ли не все внешнеполитические перипетии 50-х — начала 70-х годов, для чего, естественно, понадобилась бы особая очень обширная книга. Здесь нам придется ограничиться лишь отдельными соображениями.

В обобщающей работе, написанной одним из ведущих современных специалистов в этой области — Н. С, Киняпиной, — «Внешняя политика России второй половины XIX века» (М., 1974), — показано, что в результат Крымской войны Россия «утратила руководящую роль в международных делах… «Верховенство в Европе перешло из Петербурга в Париж», — писал об этом времени К. Маркс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. X, с. 599)».

Далее Н. С. Киняпина констатирует, что «основным направлением внешней политики русского правительства во второй половине XIX века оставался восточный вопрос, содержание которого сводилось к борьбе за отмену ограничительных условий Парижского мира 1856 г.» (то есть за ликвидацию тяжких последствий поражения России в Крымской войне). Чтобы достичь этой цели (а она действительно была достигнута в 1870 году), пишет исследовательница, «Горчаков предлагал обратить внимание rm внутренние дела и отказаться от активных действие вовне… Через десять лет после окончания Крымской войны (то есть в 1865 году. — В. К.) в докладе Александру II Горчаков заявил: «При современном положении нашего государства и Европы вообще главное внимание России должно быть упорно направлено на осуществление дела нашего внутреннего развития и вся внешняя политика должна быть подчинена этой основной задаче».

Вместе с тем на собственно международной арене, пишет Н. С. Киняпина, «главной задачей внешней политики России 1856–1871 гг. была борьба за отмену ограничительных статей Парижского мира. Россия не могла мириться с положением, при котором ее черноморская граница оставалась незащищенной… Экономические и политические интересы страны… требовали отмены нейтрализации Черного моря… решить эту задачу… следовало не военным, а дипломатическим путем, используя противоречия европейских держав».

Так через столетие историк обрисовывает важнейшие задачи русской внешней политики конца 1850-х — начала 1870-х годов. Но многочисленные документы (часть и цитировалась выше) ясно свидетельствуют, что на протяжении этого времени Тютчев снова и снова настойчиво, подчас даже с крайней заостренностью выдвигает перед Горчаковым и другими именно эти задачи, то есть решение «восточного вопроса», сосредоточение сип на внутреннем развитии страны, использование противоречий европейских держав. Конечно, их достаточно четко формулировал и сам Горчаков. Но в силу присущей ему «шаткости», о которой не раз говорил поэт, министр то и дело сдавал позиции. И Тютчев опять и опять стремится возвратить его на истинный путь, обращаясь при этом нередко не лично к министру (постоянные тютчевские «поучения» могли бы в конце концов вызвать у него нежелательное раздражение), но к самым разным людям, способным так или иначе повлиять на Горчакова, других правительственных деятелей и, наконец, самого царя. Особенно характерно, что Тютчеву приходится вновь и вновь формулировать те же самые основные внешнеполитические принципы.

В письме к жене от 18 августа 1866 года поэт отнес Горчакова к тем людям, которым «не только недостает энергии желать, но они даже не знают, чего они бы должны были желать». И Тютчев постоянно стремится как бы вложить, вдохнуть в Горчакова и других руководителей страны конкретные политические «желания»…

Мы знаем, что с самого момента назначения Горчакова на пост министра иностранных дел — то есть с 15 апреля 1856 года — Тютчев стал его ближайшим сподвижником; уже 18 апреля поэт имел беседу с новым министром. В продолжение последующих семнадцати лет он постоянно, чуть ли не каждую неделю (за исключением времени отпусков), встречается с Горчаковым — и чаще всего в неофициальной обстановке. Само по себе это свидетельствует, что поэт так или иначе участвовал в выработке направления внешней политики. И на многих этапах исторического развития конца 50-х — начала 70-х годов Тютчев с глубоким удовлетворением, подчас даже восхищением оценивал дипломатические акции Горчакова, видя в них осуществление своей собственной политической программы. Об этом ясно говорят, в частности, пять стихотворений поэта, обращенных к Горчакову в 1865–1871 годах.

Но, как уже говорилось, министр нередко сдавал свои позиции, что вызывало в Тютчеве чувство горечи или даже прямого негодования. Так, 8 февраля 1867 года поэт в письме к Анне характеризует «положение бедного князя Горчакова. Вопреки его добрым побуждениям, антирусские силы… постоянно подталкивают его действовать в обратном направлении. А нейтрализуют действие этих сил только я да Катакази» (Речь идет об обрусевшем греке, видном дипломате; этот единомышленник Тютчева в 1869 году стал русским послом в США. — В. К.)

Утверждая, что «только я да Катакази» нейтрализуют действие антирусских сил, Тютчев имел в виду, несомненно, обстановку внутри министерства иностранных дел. Если же говорить о русском общество в целом, поэт сумел так или иначе сплотить вокруг себя немало сподвижников. Одним из наиболее деятельных был Иван Аксаков, издававший газеты «День», «Москва», «Москвич». Тютчев постоянно побуждал его к воздействию на Горчакова.

Так, в письме от 23 сентября 1867 года, сообщая Ивану Аксакову неофициальные сведения о новом дипломатическом шате Горчакова, Тютчев как бы дает прямое «указание»: «Я сообщаю вам эти подробности отнюдь не для того, чтобы они были переданы потомству… Вот что, я думаю, было бы возможно и даже полезно: в исчерпывающей статье о положении данного момента указать на шаг, подобный только что предпринятому, как на desideratum[105] подсказываемое достоинством и интересами России, и по этому поводу было бы только справедливо высказать сочувствие обычно национальным побуждениям политики Горчакова, стараясь при этом не слишком выдвигать его вперед в ущерб императору и т. д., и т. д., и т. д.».

Иван Аксаков тут же изложил все это в виде передовой статьи своей газеты «Москва». 2 октября Тютчев писал ему: «Ваша (по основному смыслу тютчевская![106] — В.К.) превосходная передовая статья от 30 сентября № 141 принята была здесь с большим сочувствием и признательностью… Еще раз я имел случай убедиться, какое значение приобрело у нас слово печати…»

Тютчев постоянно дает такого рода «инструкции» Ивану Аксакову, не забывая при этом и о своего рода дипломатии по отношению к нему самому. Дабы Аксаков не мог испытать уколов самолюбия в связи с тем, что он попросту пересказывает в своих внешнеполитических статьях мысли и даже стилистические обороты Тютчева, поэт не раз в письмах супруге Аксакова, то есть своей дочери Анне, как бы обосновывает свое право давать «указания»: «Я нахожусь в центре событий и вижу их с близкого расстояния» (17 марта 1867), или позднее: «Скажи своему мужу, что я прошу его серьезно отнестись к некому соображению, которое я недавно ему сообщил. Он может поверить мне на слово, мне, находящемуся в крепости (имеется в виду министерство иностранных дел. — В.Т.), когда я обращаю его внимание на слабое место обороны» (2 февраля 1868 года).