Ему снова пришлось налить из графина. Казалось, ему пора хмелеть, но он не хмелел.

– Твоя мама была частью моего театра, потом стала ты. Все эти люди, которых ты видела здесь, у меня в доме, они тоже часть моего театра, они играют роли, которые я для них сочиняю. Видишь ли, малышка, я уже не молод, денег у меня куча, я даже не знаю, куда их девать, а они все текут и текут. Обычно нувориши начинают покупать дома, яхты, коллекционировать живопись, – но они же кретины, у них нет воображения. Я предпочел коллекционировать души. Поверь мне, нет ничего более упоительного, чем получить в свое распоряжение чистую, доверчивую душу. Ах, какое это счастье! – Он вздохнул, на секунду закатил глаза, потом направил их на Элизабет. – А с тобой вообще вышло намного забавнее, чем с остальными.

– Почему? – задала Элизабет еще один короткий, глухой вопрос.

– Начнем с твоего детства, я ведь знал тебя совсем маленькой девочкой. – Снова усмешка на губах, в глазах. – Ты росла без отца, а на девочек детство без отца откладывает отпечаток. На мальчиков тоже откладывает, но совсем иной. С девочками же просто. То ощущение безопасности, спокойной мужской заботы, ощущение надежности, которые обычно в детстве дает отец, такие девочки ищут потом всю жизнь. Даже когда вырастают, они тяготеют к старшим мужчинам в подсознательной надежде, что те смогут восполнить им детскую нехватку мужской заботы. Так произошло и с тобой: сначала, когда ты была совсем ребенком, ты тянулась ко мне – неосознанно, конечно же в твоей детской тяге не было никакой сексуальности. Она проявилась потом, но меня, увы, тогда рядом не было, появился этот, как его, Влэд. Видишь ли, твоя сексуальность могла быть направлена на ровесника, но ровесники тебя не интересовали, они не гарантировали защищенности, надежности. Мы же знаем, подростки ненадежны. Нет, твоя сексуальность искала взрослого мужчину, который мог бы заменить тебе отца.

– Все было не так! Просто так случилось! Потому что мама погибла!.. – закричала Элизабет. Она не заметила, как губы Рассела растянулись в довольной, пропитанной удовольствием улыбке.

– Ну конечно, – миролюбиво согласился он. – С тобой произошло то, что всегда происходит, когда человек лишается родителей, отца или матери, например. Психологи называют это «grievance period», период печали. Как правило, дело доходит до депрессии, до постоянно преследующего чувства вины. И как результат, человек становится неадекватен. Но ты же была ребенком, ты и сейчас еще ребенок, поэтому на тебя смерть Дины повлияла особенно сильно. Ты, как говорят, помешалась, у тебя крыша поехала. Ну и ты стала особенно уязвимой, тобой стало легко манипулировать. Взрослым вообще легко манипулировать детьми, особенно когда взрослый – мужчина, а ребенок – девочка подросткового возраста. Поверь мне, за тобой было весьма забавно наблюдать.

Рассел засмеялся, он и не пытался скрыть наполнявшую его радость – от собственной тонкой проницательности, от хорошего коньяка, от вида этой запутавшейся, перепуганной девочки с истощенными ножками и покореженным лицом.

«Конечно, для него же жизнь – театр, – вспомнила Элизабет. – Вот и я – часть его театра, он и сейчас играет мной, развлекается». Но сказала она совсем другое:

– Как наблюдать? Ты наблюдал за мной?!

– Ну конечно же, я же говорю, я получил массу удовольствия. Как этот болван Влэд тут же вцепился в тебя! Он, конечно, никудышный манипулятор, а туда же полез. Ты тогда начала путать себя со своей матерью, – повторяю, такие случаи типичны, хорошо описаны. У дочери чувство вины, она считает себя виновной в смерти матери, пытается вину загладить, пытается продолжить то, что делала мать, подменить ее собой. Подстановка происходит совершенно на подсознательном уровне и кажется естественной, а все потому… – его рука снова потянулась к бокалу, – …что это помешательство.

Потом новая пауза, теперь уже долгая – один глоток, другой, потом он замер, прислушиваясь к вкусу коньяка, смакуя его.

– Вот твой Влэд и решил попользоваться данным психологическим вывертом – спал с матерью, потом плавно перешел на подменившую мать дочь. Мне, конечно, было обидно, что это он пользуется тобой, а не я. Повторю, не твоим телом, – тело ерунда, ничто, – а душой. Но все равно мы потешались, мы же видели все подробности, мельчайшие детали, ты стала вроде как наглядным пособием, тебя можно было студентам показывать, науку по тебе изучать.

Ему понравилось сравнение, развеселило. Он отметил его новым глотком из бокала.

– Я ведь снял дом напротив, установил в нем телескоп, – говорю же, мы видели абсолютно все, телескоп мощный, было очень забавно. А потом я решил добавить в твою жизнь немного ужаса. Смастерить из нее такой хичкоковский триллер с саспенсом. Мне всегда нравился Хичкок, ты, наверное, знаешь, есть такой режиссер, а тут появился шанс вмонтировать его приемчики в реальную жизнь.

Рассел откинулся на кресле, покачиваясь на упругой спинке, закинул руки за голову, – теперь он выглядел мечтательным.

– Вот тогда тебе стало казаться, что за тобой следят, что тебя подслушивают, за тобой подглядывают, тебе мерещились всякие шорохи, скрипы, проезжающие мимо автомашины, взгляды из-за угла… Но тебе это не казалось – подглядывание, подслушивание, скрипы происходили на самом деле. Специально, чтобы ты их услышала, заметила, но не поняла, откуда они исходят. Я же говорю, мы мастера театральных постановок, вот и перенесли Бродвей с Голливудом в твою жизнь, чтобы она стала триллером с постоянным саспенсом. К тому же не надо забывать: ты была совершенно дезориентирована, растеряна, на тебя легко было влиять. Я же говорю, ты помешалась, не сознавая при этом своего помешательства. В общем, создавать у тебя слуховые и зрительные галлюцинации особых трудов не составляло. Пришлось, конечно, поработать, но нам любимая работа не в тягость.

Он так и продолжал раскачиваться на кресле, мечтательно разглядывая потолок.

– А тут еще твой Влэд невольно помогал нам, ведь для девочки спать с мужем матери – тоже немалая нагрузка. Так что твоя психика просто напросто разломилась перед моим зачарованным взором, и я легко мог изучать ее срез. Бесконечно интересно.

– Зачем? – прервала его Элизабет. – Зачем я тебе нужна? Я не понимаю!

– Ну как же, я же говорю, скучно. Занять себя особенно нечем, все интересное я уже перепробовал. К тому же полезно, ведь моя основная работа – изучать жизнь, а тут такой замечательный материал под руками. Кроме того, ты не случайный для меня человечек. Я знал тебя девочкой, твоя мать любила меня, у меня с ней связаны воспоминания, а тут ты стала ее продолжением… Как я мог такое упустить? В итоге мы добавили в твою жизнь постоянный элемент страха и наблюдали, как хрупкая психика не выдерживает, трещит по швам.

Он вытянул руки из-под головы, потянулся к бокалу, он уже давно из него не отпивал.

– А потом я решил, что хватит, пора тебя украсть, и подослал Бена с Джиной. Еще одна театральная постановка с комическими элементами. Они оба отлично сыграли свои роли: поверь мне, Бен совсем не такой дебил, каким представлялся. А Джина вообще талантливая девочка, она далеко пойдет, ну а как же иначе, я ведь ее воспитал. Мы придумали, вернее, я придумал, что она воссоздаст образ твоей матери – голос, походку, одежду, прическу, даже духи. Возник сильный ассоциативный эффект, эффект доверия, и образ поглотил тебя, ты растворилась в нем. И представляешь, все это происходит на совершенно подсознательном уровне: я просто дергал за ниточки и влиял на твои чувства, поступки, даже сны. Полный восторг!