Во время встречи с Гитлером 10 мая 1943 г. Гудериан просил его «отказаться от наступления на Восточном фронте», спросив: «Почему вы хотите начать наступление на востоке именно в этом году?». В их разговор вмешался Кейтель, заявив: «Мы должны начать наступление из политических соображений». Гудериан ответил: «Вы думаете, что люди знают, где находится Курск? Миру совершенно безразлично, находится ли Курск в наших руках или нет. Я повторяю свой вопрос: «Почему вообще вы хотите начать наступление на востоке именно в этом году?» По словам Гудериана, «Гитлер ответил на это буквально следующее: «Вы совершенно правы. При мысли об этом наступлении у меня начинает болеть живот». Я ответил: «У вас правильная реакция на обстановку. Откажитесь от этой затеи».

Гитлер заверил, что «в решении этого вопроса он никоим образом не чувствует себя связанным». Гудериан писал: «Каким образом Гитлер решился на наступление, до сих пор неясно. По всей вероятности, решающим явился нажим начальника генерального штаба сухопутных войск». Как и прежде, колебания Гитлера привели к неоднократному переносу им срока наступления. Сначала наступление было назначено на 10 мая, затем – на 19 мая. Затем срок его начала еще не раз переносился.

После поражения на Курской дуге летом 1943 года немецко-фашистские войска уже ни разу не смогли перейти в наступление, ограничиваясь лишь нанесением отдельных контрударов. В течение почти двух лет германская армия непрерывно отступала на самом главном фронте Второй мировой войны. Тем поразительнее было поведение Гитлера в течение этих двух лет, которое было запечатлено в воспоминаниях Альберта Шпеера.

По словам Шпеера, «между весной 1942 и летом 1943 г. он (Гитлер) иногда говорил удрученно. Однако потом с ним произошло странное превращение. Даже в отчаянных ситуациях он проявлял уверенность в окончательную победу. С этого времени я не помню ни одного замечания о катастрофическом положении дел, хотя ждал от него таких замечаний. Неужели он продолжал себя убеждать в том, что он твердо верил победу? Во всяком случае, чем неумолимее события шли к катастрофе, тем менее гибким становился он, тем более убежденным в том, что все его решения верны. Его приближенные заметили его недоступность. Он умышленно принимал решения в одиночестве. В то же время он стал более вялым и медлительным в интеллектуальном отношении. Он меньше проявлял склонности к разработке новых идей. Казалось, что он бежал по бесконечной дорожке, и у него не было сил, чтобы остановить этот бег».

Между тем ситуация на советско-германском фронте неуклонно ухудшалась для немецких войск. Во время допроса 17 июня 1945 года В. Кейтель на вопрос советских офицеров («Когда вам, как начальнику штаба верховного главнокомандования, стало ясно, что война для Германии проиграна?») ответил так: «Оценивая обстановку самым грубым образом, я могу сказать, что этот факт стал для меня ясным к лету 1944 года».

Однако Гитлер словно не замечал происходившего. Как свидетельствовал Шпеер, в это время «Гитлер высмеивал расчеты генерала Георга Томаса, свидетельствующие о высоком военном потенциале Советского Союза». В то же время в докладах других высших военных руководителей для Гитлера «позитивные стороны преувеличивались. Из показаний пленных и специальных докладов с русского фронта можно было придти к выводу, что противник – на грани истощения сил. Казалось, что потери русских были больше наших из-за их наступлений – выше даже по отношению к населению наших стран. Сообщения о незначительных успехах выглядели все более и более значительными в ходе этих дискуссий, пока они не становились для Гитлера неопровержимыми свидетельствами того, что Германия сможет отсрочить советское наступление до тех пор, пока русских не обескровят. Более того, многие из нас верили, что Гитлер закончит войну в нужный срок».

Много позже Шпеер пришел к выводу, что «несколько поездок на фронт могли бы показать ему и его штабу причины фундаментальных ошибок, которые привели к таким людским потерям. Но Гитлер и его военные советники считали, что они могут руководить армиями по картам. Они ничего не знали о русской зиме и дорожных условиях в России. Они не знали о трудностях солдат, которым приходилось жить в ямах, выкопанных в земле, вне казарм, недостаточно обеспеченным, измученным и наполовину замороженным. Их способность к сопротивлению была давно подорвана. На военных совещаниях Гитлер исходил из того, что эти дивизии отвечают их штатному расписанию. Задания, которые они получали, отвечали этим иллюзорным представлениям. Он передвигал по карте дивизии, которые давно истощили свои силы в предыдущих сражениях, и теперь у них не хватало оружия и боеприпасов. Более того, Гитлер устанавливал сроки, которые были совершенно нереальными. Так как он всегда требовал немедленного вступления в бой, то части авангарда попадали под огонь прежде, чем оперативная группа могла быть полностью введена в действие. В результате людей бросали под огонь по частям и их медленно уничтожали».

Отрыв от реальности сочетался со стремлением Гитлера единолично управлять вооруженными силами. Переоценивая собственные способности, Гитлер, по словам Шпеера, «говорил своим генералам, что они недостаточно упорны, что они всегда хотят отступать и что они готовы уступить территорию без какой-либо причины. Он говорил, что эти трусы из генерального штаба не осмелились бы развязать войну. Они всегда выступали против ее начала. Они всегда говорили, что наши силы слишком слабы. Но ведь он оказался прав. Он перечислял военные успехи и указывал на отрицательное отношение генерального штаба к намечавшимся им операциям… Перечисляя события прошлого, он терял контроль над собой, густо краснел и говорил быстро и громко, а его голос прерывался от возбуждения: «…они не только отъявленные трусы, но и бесчестные лгуны! Они отъявленные лгуны! Школа генерального штаба – это школа лжи и обмана… Положение нарочито искажается таким образом, чтобы оно выглядело невыгодным. Так они хотят, чтобы я отдал приказ об отступлении!»

Шпеер замечал: «Военное руководство – это, прежде всего, вопрос ума, стойкости и железных нервов. Гитлер считал, что он обладал этими качествами в гораздо большей степени, чем его генералы. Снова и снова он предсказывал (правда, после катастрофы зимой 1941–1942 гг.), что даже худшие ситуации могут быть преодолены…»

Шпеер писал: «Не встречая сопротивления со стороны кого бы то ни было, Гитлер продолжал принимать все решения сам, полностью игнорируя какие бы то ни было технические соображения. Он пренебрегал анализом ситуации и расчетами относительно материально-технического обеспечения. Он не полагался на выводы какой бы то ни было исследовательской группы или учет относительно возможных контрмер противника. Между тем штабы были достаточно компетентными, чтобы выполнить эти задания, необходимые для военных действий в современных условиях. Просто надо было привести штабы в действие в этих направлениях. Правда, Гитлер принимал информацию относительно отдельных сторон боевой обстановки, но маршалы и его близкие сотрудники выполняли лишь консультативные функции, так как его решения были выработаны заранее и изменения могли быть внесены лишь в незначительные стороны принятого решения. Более того, всё, что он узнал из хода Восточной кампании 1942–1943 гг., тщательно подавлялось. Решения принимались в абсолютном вакууме».