заключается в бездну на тысячу лет, именно на такой срок воцаряется Христос. «После же сего ему [Сатане. — Ред.] должно быть освобожденным на малое время». Тысяча лет по исчислениям астрологов равна первой половине эры Рыб. Освобождение Сатаны по истечении указанного срока соответствует (другую причину вообразить попросту невозможно) энантиодромии христианской эпохи, правлению Антихриста, чье пришествие могло быть предсказано астрологическими способами оснований. Далее, по завершении какого-то, точно не определенного срока, дьявол будет навсегда низвержен в огненное озеро (но не уничтожен целиком, как у Еноха), и все первоначальное творение исчезнет.

726 Теперь может состояться объявленный заранее священный брак, иерогамия Агнца с «женой Его». Невестой выступает сошедший с небес Новый Иерусалим. «Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному». Город имеет форму квадрата и сделан из подобного стеклу золота, как и улицы. Сам Бог и Агнец суть его храм и источник непрерывного сияния. Ночи больше нет, ничто нечистое не способно проникнуть в город. (Тем как бы гасится еще не совсем угасшее сомнение!) От Божьего престола течет вода жизни, а рядом высятся деревья жизни, что указывает на рай и плероматическое предсуществование.

727 Это заключительное видение, обычно принимаемое за выражение отношения Христа к церкви, обладает значением «объединяющего символа» и потому отражает совершенство и целостность; отсюда четвертичность, в образе города проявляемая в форме квадрата, в образе рая — в виде четырех потоков, у Христа в четверых евангелистах, а у Бога — в четырех существах. Круг обозначает небесный окоем и всеобъемлющую природу (пневматического) божества, а квадрат соотносится с землей[742]. Небо олицетворяет мужское, а земля — женское начало. Поэтому престол Бога расположен в небесах, а Мудрость обитает на земле, как она сама и говорит об этом в книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова: «Он дал мне также покой в возлюбленном городе, и в Иерусалиме — власть моя». Она — «матерь возвышенной любви», а Иоанн, рисуя Иерусалим невестой, следует, должно быть, образцу Иисуса Сираха. Этот город — София, которая до всякого времени была у Бога, а в конце времен вновь будет связана с ним священным браком. Как женское начало София совпадает с землей, из которой, по словам одного отца церкви, произошел Христос[743], а потому (у Иезекииля) она тождественна четвертичности богоявления, четырем животным. София означает саморефлексию Бога, тогда как четверо серафимов представляют его сознание с присущими тому четырьмя функциональными проявлениями. На это указывает и множество глядящих очей, что украшают ободья четырех животных. Налицо четверичный синтез бессознательных светимостей, соответствующий tetrameria lapis philosophorum (четверному философскому камню), о котором заставляет вспомнить описание небесного града: все искрится драгоценными камнями, хрусталем и стеклом — в полном соответствии видению Иезекииля. Как священный брак соединяет Яхве и Софию (в каббале — Шехину[744]), тем восстанавливая изначальное плероматическое состояние, так и параллельное описание Бога и града указывает на их общую природу: они от века едины, это некое гермафродитическое прасущество, архетип величайшей универсальности.

728 Такой исход, без сомнения, означает окончательное разрешение жуткого конфликта бытия. Впрочем, он сулит не примирение противоположностей, а окончательный их разрыв, а люди, которым суждено, смогут спастись посредством отождествления со светлой, пневматической стороной Бога. Непременным же условием спасения, по-видимому, будет отказ от продолжения рода и от половой жизни вообще.

15

729 Содержание Откровения, с одной стороны, столь личностно, а с другой — столь архетипично и коллективно, что необходимо учитывать обе эти характеристики. Интерес нашей эпохи, конечно же, вызывает уже сама личность Иоанна. Как отмечалось ранее, вовсе не исключено, что автор посланий Иоанна является и автором Откровения. Психологические выводы свидетельствуют в пользу такого предположения. Откровение переживалось ранними христианами, и одному из них, похоже, пришлось, как главе общины, вести образцовую жизнь и предъявлять остальным пример христианской добродетели — истинную веру, смирение, терпение, жертвенность, бескорыстную любовь и отречение от всех мирских наслаждений. Этого было бы более чем достаточно даже для самых ревностных приверженцев. Раздражительность, дурное настроение и эмоциональные взрывы — классические симптомы хронической добродетельности[745]. Пожалуй, наиболее полное представление о христианской установке Иоанна дают его собственные слова:

«Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь… В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши. Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга… И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем… В любви нет страха… Боящийся несовершенен в любви… Кто говорит: „я люблю Бога“, а брата своего ненавидит, тот лжец… И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего».

730 Но кто тогда ненавидит николаитов? Кто столь мстителен, что хочет даже повергнуть Иезавель на одр, а ее детей предать смерти? Кто не может насытиться кровожадными фантазиями? Будем, впрочем, психологически точны: не сознание Иоанна измысливает все это, мщение приходит к нему через непроизвольное «откровение»; фантазии нападают на него нежданно и стремительно, настолько яростно, что их сила, как было сказано, превосходит все, чего в нормальном случае можно ожидать от компенсации при несколько однобокой установке сознания.

731 Мне довелось изучить немало компенсирующих сновидений у верующих христиан, которые обманывались насчет собственного душевного состояния и воображали, будто находятся в ином расположении духа, чем было в действительности. Но я не видел ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало суровый исход столкновения противоположностей у Иоанна. Со стороны кажется, что мы имеем дело с тяжелым расстройством. Правда, Иоанн не дает поводов для постановки подобного диагноза: Откровение недостаточно путано и выглядит слишком последовательным, оно не слишком субъективно, пусть и довольно причудливо. Выраженные в тексте аффекты вполне соответствуют предмету повествования. Автор Откровения нисколько не походит на неуравновешенного психопата. Скорее, это истово верующий, но в остальных отношениях перед нами человек, обладающий упорядоченной психикой. Видимо, он подвержен субъективному восприятию Бога, и глубина такого восприятия сделала его уязвимым перед вторжением содержаний много более действенных, нежели любые личностные. Человек по-настоящему религиозный, к тому же от рождения наделенный способностью к необычайному расширению сознания, должен быть готов к подобному риску.

732 Смысл апокалиптических видений заключается не в том, чтобы обыкновенный