Виталика час не пускали на завод, гоняя от проходной к бюро пропусков и обратно, еще час он не мог найти нужный кабинет и нужных людей. Потом выяснилось, что Евгений Александрович в цеху и появится только ближе к восьми, а секретарь уходит в пять, так что лучше завтра приходите. А на завтра у Виталика уже был билет в Новосибирск – на вечер, правда, но никто ведь не гарантировал, что день сложится менее бестолково, а Евгений Александрович будет ждать Виталика в кабинете с пачкой распоряжений в пользу КамАЗа. В итоге Виталик со скандалом, едва не перешедшим в драку, прорвался на производственную площадку, быстро сориентировался – все-таки металлургическое производство подчиняется единой логике что в Брежневе, что в Липецке, что в Африке, – за какой-то час, дважды взмокнув и обсохнув, нашел Евгения Александровича и даже смог до него доораться.

Здоровенный светлоусый мужик с вышедшими из моды баками сперва отмахивался от камазовского гостя, потом рассвирепел и начал посылать, потом попросил подождать конца обхода. Обход завершился не в восемь, но немногим раньше, Виталик утомился меньше, чем в свою смену, но сопоставимо, и понял, что шансов на успех у него немного. У липчан горел квартальный план, ставя под угрозу выполнение годового и с ним всего на свете, а в очередь за чугуном выстроилась половина металлургических комбинатов европейской части Союза. Но очередь была где-то там, а Виталик – здесь, рядом с человеком, который распределял продукцию по заказчикам. И этот человек от меня не уйдет, решил Виталик утомленно, – живым, во всяком случае.

Евгений Александрович уйти пытался, разнообразно, раздраженно и раз за разом. И раз за разом Виталик его подрезал, перекрывая дорогу, виновато кивал в ответ на все более злобные упреки и посылы и заводил свое: «Всего один эшелон, Евгений Александрович, пять тысяч тонн, но завтра, не позже, – нам кровь из носу ко второму января принять надо, иначе встанет все. Да-да, я понимаю, что у всех так, но мы ведь КамАЗ, Евгений Александрович».

И все-таки дожал – то ли упорством, то ли аргументами, то ли просто проскользнувшим говором. После очередного повтора «да-да, Тольятти, я понимаю, но у нас две линии вподряд запускаются», случившегося уже в предбаннике кабинета, Евгений Александрович, глубоко вдохнувший сквозь сцепленные зубы, явно чтобы послать назойливого камазовца в последнем и решительном направлении, вдруг застыл на миг, чуть выдохнул и спросил:

– Сам откуда? Курянин?

– Орлянин, – ответил Виталик, помедлив. – Орловец, в смысле. Ливенский район.

– В Змиевке-то бывал? – спросил Евгений Александрович как-то зло.

– Это Свердловский? Проездом пару раз, когда из Орла, в Орел…

– А когда?

– Н-ну… лет семь, наверное. Потом в технарь и за речку.

Виталик осекся, потому что не любил щеголять терминами из Афгана при посторонних, тем более расшифровывать их – а расшифровывать приходилось, понимали-то только свои. Евгений Александрович своим явно быть не мог, судя по возрасту, но почему-то понял – или просто не любил уточнений. Он кивнул и спросил:

– А куда вам еще эшелон, недавно ведь отгружали, пять тысяч как раз?

Виталик сказал, почти не запнувшись и вроде задавив вылезшее от усталости гэканье:

– КамАЗ склады на новогодние собираеть, чтобы в январе не тормозить.

– Собираеть. Вот ты настырный. Ладно, понял. Пошли пожрем.

– Так это, – пробормотал Виталик, растерявшись и судорожно вспоминая, что ему рассказывали разные старшие товарищи про порядок и принципы выкармливания и спаивания высоких договаривающихся сторон – и заодно проклиная себя за то, что сам не догадался предложить поход в кабак. – По основной-то теме, чугуну в смысле.

– Подумаем, – сказал Евгений Александрович. – На голодный желудок такие решения принимать вредно. Ты вообще жрал сегодня?

Виталик неуверенно кивнул, лишь сейчас сообразив, что почти за сутки перехватил бутерброд с колбасой в Бегишево да с пол-ложки соли, которой заправлял цеховую газировку, пока таскался за Евгением Александровичем.

– Свистеть мне тут будет, орел молодой, – сказал Евгений Александрович с неудовольствием. – Пошли, я сказал. Тут кафешка для второй смены есть, там нормально, в принципе.

Кафешка была нормальной, еда вкусной, вечер прекрасным, Евгений Александрович классным. Он расспрашивал о многом, но преимущественно об Орловской области, чуть меньше – о высокопрочном чугуне, да тут Виталик мало что мог сказать. Прощаясь, велел выспаться и к девяти утра подходить с гарантийными письмами в канцелярию. На вопросы отвечать отказался и ушел. Виталик думал, что будет всю ночь переживать, но вырубился, едва дошлепав до кровати из гостиничного, единственного на этаж душа, – и проспал бы, кабы не дежурная, которую он додумался, заселяясь, попросить о побудке.

В канцелярии все было готово, осталось предъявить документы, расписаться в нескольких местах и получить пачку желтых накладных, подтверждающих, что сегодня вечером эшелон отправится из Липецка и послезавтра прибудет на станцию Круглое Поле и дальше, к станции чугунолитейки. Правда, не на пять тысяч тонн эшелон, а на четыре, но и без того тетка, выписывавшая бумаги, выглядела и смотрела на Виталика так, будто всю ночь, пока он дрых, срезала эти четыре тысячи тонн с самых чувствительных мест своего организма. Тупым ножом.

Виталик ломанулся благодарить Евгения Александровича, толком не представляя чем и как. Но за пределы канцелярии его не пустили, а в ответ на возбужденные объяснения сообщили, что Евгений Александрович срочно уехал в Белгород и раньше ночи не вернется. Тогда Виталик спросил, где находится самый лучший ресторан, выслушал объяснения, без труда его нашел, потоптался на пороге и снова пошел во вчерашнее кафе. Решил поберечь командировочные для празднования полной победы в Новосибирске.

В Новосибирске вместо победы случилось полное поражение и разгром с распадом. Виталика, который трудно и с двумя пересадками добрался почти за сотню километров в поселок Линево, просто послали. Не пустили на территорию завода, а по внутреннему телефону позволили звонить с большим скрипом и всего пару раз. Виталик чуть не подрался с пытавшейся выгнать его вохрой, плюнул, вернулся в новосибирскую гостиницу, в которую заселился накануне ночью, и принялся звонить: сперва в отдел реализации завода, потом в приемную директора и партком, потом в горком, потом Федорову. Никого на месте не было, все были на производстве, на совещании, на итоговом заседании, у станка, Федоров вообще умчался в Москву. Один Виталик в расстегнутом пальто и зимних ботинках сидел на кровати гостиничного номера, тупо глядя в стенку с выцветшими обоями, и нервно вертел диск телефона, изредка погромыхивая сеткой кровати.

Нормально поговорить удалось единственный раз, и то с Вафиным – Виталик набрал его от полного отчаяния и поймал чудом. Тот, судя по голосу и интонациям, забежал в кабинетик на пять минут, отдышаться и, возможно, переодеться, но выслушал внимательно и посоветовал не звонить, а идти в райком, ногами, и трясти там бумагами отдела промышленности ЦК.