Эйле ни разу не довелось видеть, как готовит священный напиток сама Иза. Целительница много раз повторяла, что он предназначен только для великого обряда. Дочери целительниц обычно овладевали их чарами, не только наблюдая за своими матерями и внимая их наставлениям, знания хранились в их родовой памяти. Но Эйла родилась среди Других. Наконец она отобрала несколько корней и, поколебавшись, добавила еще один, чтобы знать наверняка – напиток подействует. Потом она отправилась к тому месту у проема, где хранилась свежая вода в сосудах. Креб приказал ей ждать там. Тем временем священнодействие началось.

Барабанная дробь и глухие удары копий оземь, трель, извлекаемая из длинной полой трубы, оповестили о том, что настал час обряда. Помощники шаманов обносили мужчин чашами, полными дурманного отвара. Испив магического зелья, мужчины образовали круг. Движения их обрели ритм и согласованность. Женщины подались назад. Их время еще не пришло. Снедаемая беспокойством, Эйла ослабила завязки накидки. Она вся превратилась в ожидание. Танец мужчин становился все более неистовым и самозабвенным.

Когда на плечо Эйлы опустилась чья-то рука, она едва не подскочила от неожиданности – так бесшумно Мог-уры вышли из глубины пещеры. Но испуг Эйлы улегся, когда она узнала Креба. Шаманы в безмолвии приблизились к шесту, на котором висела медвежья шкура. Великий Мог-ур шел впереди. На мгновение Эйле показалось, что пещерный медведь ожил и, распахнув свою грозную пасть, готов наброситься на хромого чародея. Но то был обман зрения.

Эйла видела, как по мановению руки священного мужа деревянные инструменты стихли. Люди замерли, пораженные тем, что Мог-уры возникли у шеста словно из-под земли. Однако внезапное появление шаманов тоже было обманом зрения, и Эйла видела, как им удалось его достичь.

Мог-ур замер. Ожидание все возрастало. Наконец Мог-ур удостоверился, что все взоры устремлены на шкуру пещерного медведя и на шаманов, стоявших рядом. Тогда он подал знак, неприметный для других, но не ускользнувший от пристального взгляда Эйлы. Она проворно скинула накидку, наполнила чашу водой, зажала в кулаке корни и, глубоко вздохнув, направилась к всемогущему одноглазому магу.

Стоило Эйле войти в круг света, в толпе поднялся изумленный ропот. В меховой накидке, многочисленные складки которой скрывали контуры ее фигуры. Эйла отличалась от соплеменников не так разительно. Обнаженная, она поражала своим несходством с женщинами Клана. Люди Клана обоих полов были приземисты и крепко сбиты, а тело Эйлы, несмотря на раздувшиеся от молока груди, казалось необычайно тонким и хрупким. Тонкая талия, округлые бедра, длинные прямые руки и ноги – ничто в ней не напоминало женщин Клана. Даже черные и красные круги и узоры, покрывающие ее тело, не делали его более похожим на тела соплеменников. Лицо ее, лишенное надбровных дуг и выступающих вперед мощных челюстей, показалось собравшимся еще более плоским, чем обычно. Высокий лоб и маленький прямой нос особенно бросались в глаза. Густые светлые волосы, доходившие Эйле до середины спины, блестели и переливались в свете костров. Такие волосы – ненужное и бесполезное украшение для безнадежно уродливой женщины, счел про себя каждый.

Но наибольшее удивление вызвал рост Эйлы. Обычно она ходила торопливо, опустив голову, как приличествует женщине Клана, и рост ее был не особенно заметен. Сейчас, когда она стояла напротив шаманов, ее рост поразил всех. Наклонив голову, она могла увидеть макушку Мог-ура. Эйла была выше, и намного, чем самый рослый мужчина в Клане.

Мог-ур совершил несколько церемониальных движений, испрашивая защиты духов. Эйла положила себе в рот сухие, жесткие корни. Жевать их оказалось нелегко, ведь у нее не было сильных челюстей и крупных крепких зубов, как у людей Клана. Иза предупреждала ее, что выступающий из корней сок не следует глотать ни в коем случае, но Эйле не удалось избежать этого. Она не знала в точности, когда корни следует счесть достаточно размягчившимися, и жевала, пока у нее не свело скулы. Выплюнув, наконец измельченные корни, она ощутила, что в голове у нее гулко и пусто. Опустив кашицу в чашу с водой, Эйла принялась размешивать ее руками. Некоторое время спустя в сосуде образовалась однородная белая жидкость. Тогда Эйла передала чашу Гуву.

Каждый из помощников шаманов, ожидающих, пока Эйла свершит свои чары над корнями, держал в руках сосуд с дурманным отваром. Гув вручил свой сосуд Эйле, а чашу с белой жидкостью поднес Мог-уру. Меж тем другие помощники шаманов тоже отдали сосуды с дурманом целительницам своих Кланов. Мог-ур пригубил чудодейственный напиток.

– Он чересчур крепок, – сообщил он Гуву. – Следи, чтобы отпивали не слишком много.

Эйла и другие целительницы направились к женщинам своих Кланов и дали им отведать дурмана. Последние капли в сосуде Эйла осушила сама. Ее охватило странное чувство отстраненности – казалось, будто она смотрит на себя издалека. Старшие целительницы взяли барабаны и начали отбивать жесткий отчетливый ритм. Эйла, словно завороженная, наблюдала за размеренными взмахами деревянных палок. Целительница Клана Норга предложила ей барабан. Поначалу Эйла только прислушивалась, робко похлопывая по своему инструменту, но потом разошлась и принялась колотить в полную силу.

Эйла позабыла обо всем, она не замечала времени. Вскинув голову, она с удивлением увидела, что все мужчины исчезли, а движения танцующих женщин полны свободы, истомы и страсти. Повинуясь неодолимому желанию присоединиться к ним, она отбросила барабан. Он покатился по земле, завертелся на месте и остановился. Внезапно форма инструмента напомнила Эйле о чаше Изы, драгоценной древней чаше, доверенной ее попечениям. «Где эта чаша теперь? – с ужасом подумала Эйла. – Вдруг ее разобьют? Вдруг она потеряется?»

Она представила себе лицо Изы, и слезы выступили у нее на глазах. «Чаша Изы. Я не уберегла ее, – корила себя Эйла. – Не уберегла прекрасную древнюю чашу, которая досталась Изе от матери, чашу, которая передавалась из поколения в поколение». Эйле привиделась череда целительниц, уходившая в туманное прошлое. Все они походили на Изу как две капли воды, и каждая держала в руках бесценный сосуд, побелевший от времени. Потом целительницы исчезли. Перед мысленным взором Эйлы маячила лишь чаша. Неожиданно она треснула и раскололась надвое. Внутри у Эйлы все сжалось. «Нет, нет! Я должна спасти чашу Изы», – твердила она про себя.

Эйла покинула круг женщин и нетвердой походкой направилась к пещере. Ей казалось, она никогда не доберется до проема. Не дойдя до входа, она принялась перебирать костяные тарелки и деревянные миски с остатками пиршества, но драгоценной чаши среди них не оказалось. Проем пещеры так и притягивал ее. Она двинулась на свет факелов, горящих внутри. Вдруг кто-то преградил ей путь. Эйла оказалась в лапах мохнатого грозного создания. Дыхание у нее перехватило. Прямо на нее смотрели пустые глаза пещерного медведя, зубастая пасть распахнулась. Отпрянув от страшного зверя, Эйла бросилась в глубь пещеры. Она сделала несколько шагов, и взгляд ее упал на какой-то предмет, поблескивающий в темноте. Он лежал неподалеку от входа, там, где Эйла ожидала знака Мог-ура. Опустившись на колени, она бережно подняла чашу Изы и прижала к себе. На дне еще оставались размягченные корни и молочно-белая густая жидкость. «Они выпили не все, – в страхе подумала Эйла. – Я сделала слишком много. Не сумела верно рассчитать. Но как поступить с тем, что осталось в чаше? Иза много раз повторяла, что выливать священный напиток непростительное кощунство. Поэтому она и не стала мне показывать, как его готовить. А я сделала слишком много. Вдруг кто-нибудь узнает про мою оплошность? Тогда все решат: я не целительница, не преемница Изы, не женщина Клана. И наш Клан заставят покинуть Сходбище. Как же быть? Как быть? Я выпью напиток сама! Вот и выход», – с облегчением вздохнула Эйла.