– О, это я видел!

– Так ведь и он вас видел. Он видел, как вас приняли, тогда как его фактически прогнали.

– Абсолютно, – согласился Деншер. – Тем более что он за это время понял, ради чего меня тогда приняли. Ради того, чтобы я остался здесь на все эти недели. И ему пришлось надо всем этим задуматься.

– Точно. Это оказалось свыше его сил. И тем не менее, – продолжала миссис Стрингем, – ему все равно приходится об этом думать.

– Только в конечном счете… – спросил Деншер, которому и самому было теперь над чем подумать, и, пожалуй, даже больше, чем прежде, – только в конечном счете откуда же он мог узнать? То есть узнать порядочно?

– А что вы называете «порядочно»? – вопросила миссис Стрингем.

– Он ведь мог поступить так, только обладая полным знанием: лишь это служило бы гарантией его безопасности.

Деншер говорил, как бы не обратив внимания на ее вопрос; однако, стоя лицом к лицу, они оба почувствовали, как что-то проходит от одного к другому. Именно это чувство и заставило ее мгновение спустя задать вопрос снова:

– Что вы называете «полным» знанием?

Деншер ответил на это не прямо:

– Где он успел побывать с октября?

– Думаю, он съездил домой, в Англию. Мне кажется – у меня есть причины так думать, – он явился к нам прямо оттуда.

– Прямо оттуда, чтобы сразу сделать свое дело? Весь этот путь ради получаса?

– Ну, чтобы попытаться еще раз. С помощью, по-видимому, этого нового факта. Показать, что он по возможности честен – прав перед нею, – это уже совсем иная попытка, чем та, первая. Во всяком случае, у него имелось что сообщить ей, и он не ожидал, что его возможности сократятся до получаса. Или, скорее всего, получаса как раз оказалось вполне достаточно для вящего эффекта. Таким он и оказался! – подчеркнула Сюзан Шеперд.

Собеседник ее понимал все это, пожалуй, даже слишком хорошо; тем не менее, по мере того как она все ярче освещала ему ситуацию, ярче, чем его собственная смелость отваживалась это сделать – ставя отсутствовавшие точки далеко не над одним «и», – он увидел, что новые вопросы у него все нарастают и нарастают. До сих пор они были как бы связаны в пучок, но теперь они рассыпались, каждый выказывал себя отдельно. Первый, заданный ей, во всяком случае, прозвучал неожиданно:

– А миссис Лоудер ничего не писала вам в последнее время?

– О да! Два или три раза. Ее, естественно, беспокоят новости о Милли.

Деншер колеблясь помолчал.

– Я не сообщала ей ничего такого, что не было бы достаточно хорошо. Эта неприятность станет первой.

– Эта? – Деншер погрузился в размышления.

– Ну, то, что лорд Марк был здесь, и то, в каком она состоянии.

Он подумал еще с минуту.

– А что миссис Лоудер писала вам о нем? Побывал ли он у них, вы не знаете?

Миссис Стрингем пришлось сделать некоторое усилие, чтобы на это ответить:

– Это касалось мисс Крой. Что ей кажется, Кейт подумывает о нем. Или, пожалуй, мне следует сказать, что он подумывает о ней…. Только Мод поразило, что на этот раз он, кажется, считает, что путь для него более открыт.

До сих пор Деншер слушал ее, устремив глаза в пол, но, заговорив, он их поднял, и выражение его лица показало, что сам он сознает странность своего вопроса:

– Она имеет в виду, что его поощряют сделать предложение?

– Я не знаю, что она имеет в виду.

– Ну конечно же не знаете, – опомнился он. – И мне совсем не следовало беспокоить вас, заставляя составить из обрывков картину, которую я сам составить не в силах. Впрочем, я-то, – добавил он, – пожалуй, могу ее составить.

Сюзан Шеперд заговорила – чуть робко, но все-таки отважившись рискнуть:

– Пожалуй, я тоже смогу.

Это было одной из ее черт – и сознание Деншера так это и воспринимало, а теперь особо отметило: казалось, с момента ее прихода к нему она – в том, что касалось его самого, – совершила в своем понимании огромный скачок. Четыре дня назад они расстались, храня очень многое между собой невыговоренным, запрятанным глубоко внутри. Однако теперь все оно поднялось на взбудораженную поверхность, и ведь не он сам заставил все это так быстро всплыть. Женщины – потрясающие существа! Во всяком случае – эта женщина. Но и Милли – ничуть не менее замечательна, и тетушка Мод; а более всех – сама его любимая – Кейт. Ну что же, теперь он осознал, что он на самом деле чувствует по поводу «женского засилья». Какие женщины его окружают! Все дело – в тонкости перепутавшихся нитей в его клубке. Такое ощущение, и для нас в том числе, могло оказаться не так уж не связано с вопросом, какой Деншер задал своей гостье:

– А что, мисс Крой писала что-нибудь нашей подруге за это время?

– О, она ведь и ее подруга! – поправила его миссис Стрингем. – Но нет, ни слова, насколько я знаю.

Деншер и не сомневался, что Кейт не писала, – такое было чуть-чуть более странно, чем то, что он сам, в разговорах с Милли, ни разу за все шесть недель не упомянул милую леди, о которой идет сейчас речь. Чуть более странно, между прочим, было и то, что Милли тоже ни разу о ней и словом не обмолвилась. Несмотря на все это, он снова покраснел – из-за молчания Кейт. Ему все же удалось теперь довольно быстро отойти, вернуться к обычному цвету лица, но самую дальнюю дистанцию дало ему возвращение на минуту к джентльмену, которого они недавно обсуждали.

– Как же ему удалось до нее добраться? Ведь ей – притом что раньше произошло между ними – достаточно было сказать, что она не может его принять.

– Ах, она была настроена по-доброму. Спокойнее. Легче, – объяснила наша добрая дама с некоторым смущением, – чем в тот, другой раз.

– Легче?

– Она не была настороже. В этом вся разница.

– Да. Но уж точно – не такая разница.

– Точно не такая, чтобы заставить ее быть резкой. Совершенно не такая. Она могла позволить себе быть мягкой. – И вслед за этим, поскольку он ничего не сказал, она нетерпеливо пояснила, что имела в виду: – С ней же шесть недель были вы.

– Ох! – тихо простонал Деншер.

– Кроме того, я думаю, он ей, видимо, сначала написал – то есть написал в таком тоне, какой мог разгладить ему дорожку. Что она окажет ему любезность…. А потом ни с того ни с сего…

– Ни с того ни с сего, – перебил ее Деншер, – он сорвал с себя маску? Отвратительный зверюга!

От его слов Сюзан Шеперд немного побледнела, но поспешила обратить к нему выразительный, словно взыскующий надежды взгляд:

– Ах, он ушел, ничуть не встревожившись.

– Но он, должно быть, ушел, ничуть ни на что не надеясь?

– Ну, это само собой разумеется.

– Тогда это и в самом деле была подлая месть, – заявил наш молодой человек. – Разве он при всем при том ее не знал? Разве он, за много недель до этого, ее не видел, не составил о ней суждения, не сознавал, что его сватовству и браку предстоит в лучшем случае просуществовать всего несколько месяцев?